круг,
чем бестолковая разноголосица.
Часто сижу, недовольно ворча:
толку-то что? И сражаюсь с сонливостью.
Хочется, правда, порою сплеча
вдруг рубануть – чтобы по справедливости.
Возраст старенья. Сомненье грызёт:
сколько осталось? Но жизнь не сознается…
Нет ощущенья, что кончилось всё,
есть ощущенье, что всё начинается.
Игорь Шестков / Берлин /
Игорь Шестков (Igor Heinrich Schestkow) родился, вырос и жил до эмиграции в Москве. После окончания МГУ 10 лет работал в НИИ. Занимался самообразованием, рисовал, в восьмидесятых годах участвовал в выставках художников-нонконформистов. В 1990 году выехал как турист в ГДР и на родину больше не вернулся. Живет в Берлине. Пишет рассказы и эссе по-русски.
Присутствие
Раньше меня часто спрашивали: «Зачем ты пишешь?»
Незачем объяснять, почему этот вопрос неприятен автору. Но я все-таки объясню. Вопрос этот свидетельствует о том, что спрашивающий настроен скептически, что он вовсе не убежден в том, что «все это» стоило писать и публиковать, множить сущности, заставлять бумагу терпеть и засорять и без того крайне засоренное виртуальное пространство сумасшедшими словесными эскападами.
Вопрос этот вынуждает автора оправдываться.
Мол, пишу, потому что не могу не писать, пишу для себя, пишу для славы, для публики, для истории…
Ради сохранения языка… сохранения воспоминаний… памяти…
И каждый раз после ответа на этот вопрос у меня возникало чувство стыда и неудовлетворенности. Потому что я понимал, что обороняюсь, да еще и не очень успешно, а это означает, что на самом деле я не знаю, зачем пишу. Вроде как графоман или идиот.
И это горькая правда.
Это было нестерпимо. И вот, в ответ на это мучение у меня выработался своего рода безумный ритуал: каждый день, просыпаясь, я еще и еще раз отвечаю незримому интервьюеру на этот проклятый вопрос.
И сегодня тоже… ответил.
И ответ этот был непригляден и прост как правда.
Да, да, я пишу свои тексты и публикую книги всего лишь для того, чтобы…
Так ответить побудил меня приснившийся мне сегодня ночью сон. Длинный и странный. Попробую его пересказать. Хотя это и трудно, уж очень не от мира сего, и одновременно – сон этот и есть мой настоящий мир, мир, который я многократно пытался воспроизвести в виде текста, мир, который всякий раз триумфально противостоял моим попыткам.
Представьте себе большое овальное помещение, разделенное на что-то вроде ячеек… как это бывает на археологических раскопках. Стены между ячейками невысокие – метр, полтора. Из римского кирпича.
Потолок помещения напоминает потолок планетария.
Звезды, планеты, туманности. Все в движении.
Воздух в помещении теплый, но не совсем прозрачный. Декоратор напустил туману.
Где-то оркестр играет. Звучит его музыка, однако так, как будто музыканты еще не играют, а настраивают свои инструменты. Ля-ля-ля…
В ячейках – столы, стулья, комоды, картины, пыльная рухлядь. Там стоят и сидят люди. Много людей. Одеты празднично. В руках у них бокалы с шампанским. Это гости. Они беседуют. Жестикулируют.
Но