мгновение Костя уже стоял в процедурной и смотрел через плечо хирургу, который неловко прикладывал к лицу Ваксы какой-то кусок, похожий на обломок нелепой красной маски.
Вакса лежал неподвижно, будто манекен. Косте казалось, что реальность истончается до сна. Он вдруг заметил, что неправдоподобно белые глаза смотрят с красной маски прямо на него. Прозрачные, вымытые до дна шоком. Смотрят спокойно и серьезно.
– Щас, голубчик, щас, анестезиолог уже идет, – приговаривал хирург. – Идет же? Разбудили его? Наташа! – Он вдруг обернулся и наткнулся на Костю. – Вы кто? Как вошли? Наташа, кто это? Наташа! – Он приподнимался на цыпочки и наклонялся, будто пытался помочь голосу обойти Костю. – Уйдите сейчас же, это стерильная процедурная! Наташа!!!
В двери протиснулась неправдоподобных размеров медсестра. Оглядела Костю стальным взглядом, и не успел он охнуть, как оказался за дверью в раскладном кресле со стаканом воды, остро пахнувшей хлоркой.
– Ч-что случилось? Что с Андреем?
– Друг?
– Враг, – выпалил он прежде, чем успел подумать.
– Ты что здесь забыл, враг?
– Жена рожает на третьем, привез час назад.
– А-а-а…
Костя уткнулся взглядом в хирургическую пижаму с корабликами.
– Так что с Андреем?
– С купавинского моста упал, нашли в сухом русле под эстакадой. Ударился о заграждение и вылетел.
– Как с моста?
– А так. Задел кто. Или ослепил. Да мало ли. Может, сам сиганул. Не жилец.
Костя вышел в холл приемного, сел на вытертое до блеска деревянное кресло и попытался нащупать родившееся внутри чувство, распутать, разобрать его на волокна и назвать. Злость? Жалость? Посидев, кинулся в уборную. Чтобы разогнать едкий дух смеси нечистот, дезинфекта и табачного дыма, распахнул окно настежь, впустив запахи мокрого леса и тающих сугробов. Ополоснул лицо ледяной водой и посмотрел в зеркало с отколотым краем. Что это? Облегчение? Грусть? Вина?
Нет.
Он чувствовал только радость освобождения. Яркое, большое и стыдное счастье. Сидел в приемном, оглушенный, пока не выбежала из родильного медсестра, маленькая, в хирургическом халате не по размеру. Кричала: «Близнецы!» Никогда он не думал, что один человек имеет право на такое счастье.
Не имеет.
Диагноз появился не сразу, но с Гошей с самого начала что-то было не так, особенно это было заметно по сравнению с Саней. С годами различий между мальчиками становилось все больше, и каждый раз, проезжая по мосту, Костя думал о той ночи, ощущал эхо радости, чувствовал гордость за Сашу и отчаянный страх за Гошу. К мосту тянуло. Если он долго не появлялся, мост приходил во сне. Чем хуже становилось Гоше, тем темнее было на мосту. Последние недели снилась темнота, битая на тысячи звезд, осколки фонарей и плеск волн. Под мостом черно. Ветер срывает капюшон, закладывает уши и перехватывает горло. В кармане больше нет камня, но он и не нужен: вода пришла. Последние мартовские льдины, едва всплывая мутно-белыми боками, переваливаясь,