будет,
Кого безо всякой пощады душат.
Кто рвется жить – будет,
Сквозь строй бед,
Через бед толчею
Пройдет лихо, без вреда
Для себя, без страха.
Потому что бедой,
Что крестильной водой,
Новорожденным
Был обмыт
И по жизни своей, будто по той воде,
Уверенно идет.
Проза
Михаил Бойко
Родился в 1979 году в Москве. Прозаик, литературный критик, философ, кандидат искусствоведения. Окончил физический факультет МГУ, проходил срочную службу в ВС РФ. Член Союза писателей Москвы. Автор десяти книг, в том числе двух монографий, шести критических сборников и двух сборников рассказов: «Аннигилингус» (2010) и «Вся правда о…» (2020). Работал заместителем ответственного редактора «НГ-Ех libris» (2006–2012), последние годы занимается преподаванием.
Технопарк
Местная растительность была ему, по правде говоря, безразлична, потому что не обладала тем тонким, болезненным обаянием, какое таят в себе жалкие, чахлые деревца, с трудом растущие на городских окраинах.
В конце 1990-х я работал курьером в маленькой московской фирме, оказывавшей юридические услуги. Поощрением за хорошую работу нам служили дальние командировки, и я с юношеским пылом их добивался. Мне еще не удалось повидать мир, и я страстно коллекционировал жизненные впечатления.
Первой была командировка в Якутию, с которой я превосходно справился. Во второй раз меня отправили на завод под Питером (название завода в рассказе изменено). Нужно было заключить договор на поставку конвейерных лент. Это мне не удалось, и пришлось уволиться. Но вторая командировка – самая примечательная драгоценность в моей коллекции.
У предлагаемой истории нет никакого философского или морального подтекста, только та незатейливая мысль, что даже «радклифианские» и «кафкианские» замки не могут соперничать по таинственности и мрачности с мегалитами советской техносферы. Странно, что ни одно из таких мест не увековечено в современных романах. Я могу это объяснить только нелюбопытством современных литераторов и, может быть, чувством вины, которое вызывали у них люди, продолжавшие в то время работать на умирающих предприятиях. Впрочем, индустриальных заповедников такого рода наверняка уже нет, – они остались там, в далеких 1990-х годах.
Перед тем как войти, я для приличия подвернул разорванный рукав демисезонной куртки. Дверь оглушительно хлопнула.
– Извините! – Я уперся в турникет. – Есть здесь кто-нибудь?
Не дождался ответа, ударил костяшками пальцев по фанерной перегородке.
Стеклышко в окошке вахтера задребезжало – противно и визгливо, как голос кляузника. Но голос действительно прозвучал.
– Что вам? – уже разборчивей переспросил вахтер, и стеклышко отъехало в сторону.
Из любопытства я попытался просунуть в окошко голову.
За перегородкой стоял седовласый мужчина в телогрейке канареечного цвета и омывающими движениями грел руки над самодельным калорифером. На запачканной бумаге поверх горизонтального стеллажа с прорезями для пропусков лежали куски черной пористой резины. Это были