наверное, я и сам не подозревал, что наступил новый этап жизни с бабушкой. Засыпая, я все еще боялся, что окажусь под ней, раздавленный. Просыпался среди ночи от ее криков, потому что опять надул целое море. Днем, обруганный и наказанный, я все больше погружался в разговоры с милой Ундиной, которая в основном, конечно, выслушивала меня, но иногда давала совершенно нелогичные, невообразимые и неприемлемые советы.
То вдруг она предлагала уйти в степь и потеряться, а потом найтись, то сделать вид, что у меня болит голова и я получил солнечный удар, упасть в обморок прямо в автобусе, пожаловаться на больной живот и блевануть на бабушкину «святую» скатерть, скинуть любимый бабушкин кактус с балкона…
– Ты сделаешь это совершенно случайно. Быть может, даже поранишь себя иголками. Если ты поранишь себя иголками, то никто не скажет, что ты сделал нарочно.
– Но ведь если я сброшу кактус, он же погибнет? – Мне нравилось это бабушкино растение. Оно было как наша жизнь, всегда неожиданное. Я постоянно задевал его, кололся, вскрикивал. Но потом он вдруг зацветал, и мы с бабушкой радовались нежно-розовым цветам.
– Он упадет с балкона. А что будет дальше, ты не увидишь.
После таких разговоров я пребывал в долгих размышлениях. С одной стороны, убийство кактуса, а перед этим истязание себя иголками было жестокостью и глупостью. Но ведь ночные фонтанчики рыцарей Ордена Мочи подействовали уже на пятые сутки. Бабушка переложила меня на пол, ровно под книжную полку с иллюстрацией Ундины. Где я успешно вернулся к прежним упражнениям и излечился от энуреза, в котором меня обвиняли.
Я не стал уничтожать кактус, не стал блевать на скатерть, не стал делать ничего из того, что предлагала Ундина. Я понимал, что она – нереальная. Но с другой стороны, что было реального в моей жизни с бабушкой? Что было твердого и прочного, чтобы опереться и сказать: вот это реальность?
Ничего. Поэтому Ундина лукаво посматривала на меня перед сном, сидя напротив моей лежанки. Хотя думал об этом постоянно. Видя, что я не слушаю ее советов, Ундина переставала со мной разговаривать. Но являлась постоянно и иногда так глядела на меня своими печальными глазами, что я молча лил слезы.
Чаще всего я осознавал, что Ундина – плод моего воображения. Что это иллюстрация к бабушкиной немецкой книге. Милая призрачная тень с прекрасными золотистыми волосами. Она шла со мной вместе до моря. Выныривала из глубины, когда я купался. Смешила и строила рожи, стоя позади бабушки, когда та начинала на меня орать.
– Бесподобно! – каркнула бабушка, когда поняла, что на меня перестали действовать ее методы. – Бесподобно! Весь ушел в себя.
Ну что же, так оно и было. Я весь ушел в себя и наслаждался тем, что со мной ничего нельзя сделать. Конечно, репрессии последовали. Теперь, раз я, по словам бабушки, «не сформировал навыки приличного поведения и общения», то лишался возможности смотреть фильмы по вечерам. Вечером меня укладывали спать, а бабушка с Васенькой садились перед телевизором так, чтобы я не мог увидеть