.

в сторонке, как вкопанная. Но крепкие руки мужа выдергивают меня из толпы. Сгребают в охапку.

      Прижавшись к теплому боку, чувствую, как отступают прочь тревоги.

      «Интересно, а где мама с Ниной?» – думаю я, осматриваясь по сторонам. И натыкаюсь на темный от злости взгляд сестры.

      «Ну и глазей! Тебе тут точно ничего не обломится!» – сообщаю ей мысленно.

      Вполуха прислушиваюсь к разговорам.

      – Послезавтра в час дня, – вещает соседям Тимофей, технично выпроваживая их из дома.

      А когда народ расходится, берет мою ладошку в свою лапищу.

      – Покормишь? Устал как собака, – признается он в сердцах. Вглядываюсь в понурое, осунувшееся лицо. В глазах плещется боль, а губы сложены в тонкую складку, придающую Тимофею отстраненный и жесткий вид.

      «Ты не такой!» – хочется закричать от отчаяния и страха.

      – Согреть борщ или курицу с пюре? – уточняю я несмело.

      – Да что дашь, – лениво тянет Тимофей и добавляет со вздохом: – Очень тяжело, Лерочка.

      Поддавшись сумасшедшему порыву, целую ладонь мужа. Затем покрываю быстрыми поцелуями лицо.

      – Тимочка, мой дорогой! – тараторю я, обхватывая небритые щеки ладонями.

      Легкая щетина немного щекочет кожу, словно напоминая.

      Жизнь продолжается. Мы – вместе.

      Муж увлекает меня в темную гостиную. Один рывок – и я тут же оказываюсь прижатой к широкой груди.

      Яростным поцелуем Тимофей сминает мои губы. А затем, услышав голоса, отстраняется.

      – Экстренная реанимация в условиях цыганского табора, – усмехается он невесело. – Пойдем. Люди ждут.

      А на кухне уже согрет борщ. Расставлены тарелки. Богдан хозяйничает как у себя дома. И мама, надев мой фартук, моет посуду после вселенского чаепития.

      Идиллия!

      Вот только мне становится не по себе. Трясущейся рукой наливаю борщ по тарелкам. Сперва Тимофею, потом Богдану.

      – Там у нас вроде оставались соленые огурцы, – тянет тот, поднимаясь. Ленивой походкой идет к холодильнику и торжественно оповещает всех собравшихся: – Моя мать передавала…

      – В судке на верхней полке, – отвечаю на автомате.

      Сажусь рядом с мужем. Любуюсь, как он жадно ест. И отодвинув пустую тарелку в сторону, внимательно смотрит на мою мать.

      А та уже самозабвенно вытирает чашки. Ставит их на поднос.

      – Вы надолго в Шанск, Ольга Владимировна?

      Дергаюсь инстинктивно. Я их друг другу не представляла. Да и маму по имени-отчеству не называла никогда в разговоре. Значит, мой великий и ужасный Морозов наводил справки. Собирал досье. А мне даже словом не обмолвился. Да еще у меня выспрашивал. Вопросики задавал. Наверняка сверял полученную информацию.

      Противно! Как же противно, когда близкий человек ведет двойную игру.

      – Так мы к Лерочке приехали, – весело тараторит мама. Улыбается, словно безумно рада нашей встрече. – Мы с Ниной помочь хотим. С малышками пообщаться. Надеюсь, не стесним…

      «Да ну?!» – хочется заорать мне. Но рука мужа ложится