из приоткрытого и разбитого рта которого даже не вился тонкой струйкой пар дыхания.
– Да нет, жив, кажись, – возразил шофёр, – приложив к его сонной артерии пучок из среднего и указательного пальцев. – Только, вот, что мы теперь с этим будем делать? – Водила выглядел явно озабоченным и растерянным и, похоже, избегал смотреть на своих товарищей.
– Сделаешь то, что тебе велел этот пацан: доложишь по рации в дежурку, что так, мол, и так. Пусть вызовут полицию и «скорую», – ответил Ронин. – Начнут что спрашивать, – валите всё на меня. Я – один виноват, один и отвечу.
– Нет, Серёжа, так дело не пойдёт, – сказал Петрович, – Они чуть не продырявили нашу машину, оружием угрожали, а ты должен страдать из-за этих тварей? Хочешь, чтоб всё было по-честному? Нет, дорогой, – там, долго разбираться не будут. Кто первый написал, – тот и прав. А если закроют, – потом уже не выпустят, не надейся!
– Да, ты-то, откуда знаешь? – усмехнулся Ронин.
– Да уж знаю, – буркнул в ответ Петрович, – довелось… – Короче, давайте договоримся так, – продолжал он, – никто нас о ночном, внеплановом отлове не предупреждал, хотя были обязаны. Мы встретили в районе поста вооружённых людей, которые палили в нашу сторону, приняли их за бандитов и оказали им, так сказать, достойное сопротивление, в рамках необходимой обороны. Правильно?
– Всё правильно, Петрович, – подхватил водила, – тем более, что всё так и было.
– Ладно, – махнул рукой Ронин, – что было, то было, а что будет, – то и будет, – Я сейчас пойду пешком через Ольховку, – сказал он, имея в виду заросли молодой ольхи, обрамляющие лесополосу, – а вы останетесь здесь и дождётесь гостей. Им и изложите свою версию случившегося. А я никому и ничего не хочу объяснять. Кому буду нужен, – тот сам меня найдёт. – Он растерянно и грустно улыбнулся. – Собак не трогайте, – пусть сами их и таскают, – добавил он и, коротко простившись, медленно побрёл в сторону леса.
– Домой не ходи! – крикнул ему вдогонку Петрович, – перекантуйся где-нибудь. Можно у меня. Только не забудь брякнуть по мобильнику, но Ронин, не отвечая и не оборачиваясь, снова махнул рукой и ускорил шаг. Проходя мимо собачьей труповозки, он на секунду остановился и прислушался, с замиранием сердца пытаясь уловить за её брезентовой ширмой любые шорохи и звуки, которые хотя бы отдалённо напоминали тихое поскуливание или тонкий, протяжный вой. Но всё было тихо.
Утро уже вступало в свои законные права и набирало силу, растекаясь по всему горизонту потоками лавы из солнечного света и тепла, и, смешивая на своей палитре нежные, весенние акварели красок. Ветер незаметно стих, а мороз резко пошёл на убыль, уступая место ещё неуверенной и осторожной оттепели. Сергей шёл знакомыми, уже не раз хоженными, и так любимыми им тропинками лесополосы, словно по живому острову, среди мёртвого моря. Он шёл и плакал, не вытирая слёз. Может быть, впервые за многие годы, с тех пор, как похоронил Рэкса. Боль, которая, казалось, уже утихла навсегда, вдруг