в её глазах сияла нескрываемая радость. – А ты мне всегда нравился, – задумчиво произнесла она, пристально рассматривая его лицо. – Нравился с того самого дня, как тебя перевели в наш восьмой «Б» из соседнего класса. Всегда такой вихрастый, молчаливый и гордый. Ты был похож на взъерошенного, неприручённого галчонка, которого посадили в клетку и дразнили. Правда, ты никому не давал спуску, даже тем, кто был сильнее и старше, а ещё за других заступался часто. Один раз я тебе платком вытирала кровь из носа, когда ты подрался со старшеклассниками. Они тебя назвали сиротой казанской, ну, ты и накинулся на них. Помнишь?
– Нет.
– А, когда я ногу подвернула на «физре», в девятом классе, и ты тащил меня в санчасть, помнишь? Я тогда, прям, вся таяла от счастья.
– Сергей вновь отрицательно мотнул головой и виновато улыбнулся.
– Ты, вообще, хоть что-нибудь помнишь что связано со мной? – засмеялось она.
– Помню. У тебя всегда был рот до ушей, потому, что ты всегда смеялась, даже на уроках.
– Это точно! – воскликнула Ритка, – я и сейчас всегда смеюсь. Даже, когда плачу, – и она, словно в подтверждения сказанного, принялась тихонько, хихикать – не весть чему.
– Серёж, – Ритка, вдруг, уставилась на него так, словно видела впервые, – Можно, я кое-что спрошу у тебя? – Ронин в ответ, молча, кивнул. – Ты, что, действительно, сирота? Как ты в детдоме – то очутился?
– У меня были родители, но только до девяти лет. Потом они погибли в авиакатастрофе, и я остался с бабушкой. А когда она заболела, это случилось вскоре после их гибели, органы опеки «позаботились» обо мне и определили в казённый дом, а в нашей квартире до моего совершеннолетия стала проживать любовница директора этого самого дома. Бабушку я больше не видел, – она умерла в больнице.
– А, что, родных больше не было никого?
– Никого.
– А кем были твои родители?
– Физики. Работали в какой-то секретной лаборатории, в военном, закрытом городке, где мы жили. Иногда меня даже зачем-то таскали с собой в эту самую лабораторию, приставляли там ко мне какие-то датчики с проводами, ещё что-то. Больно не было, скорее щекотно, но я ничего не чувствовал. Слушай, – спохватился Ронин, – может, уже хватит вопросов: мне итак скоро со следователем общаться, – надоест ещё.
– Ритка рассмеялась от его слов, как от хорошей шутки.
– Думаю, что не скоро, – сказала она, и добавила: – Ты меня извини, конечно, лезу тут к тебе с вопросами разными, но, понимаешь, я, ведь, вообще, ничего о тебе не знаю, вообще ничего, а мне так хочется узнать о тебе побольше. Или, нет, лучше – всё!
– Ну, что, всё-то, что всё?
– Ну, например, почему до сих пор не женился?
– Да, как-то, некогда было: всё прыгал с места на место, работу искал, да с начальством ругался. – Ритка снова засмеялась.
– Ты бываешь такой юморной, оказывается, – она ласково погладила его по щеке и пытливо сощурилась. – Ну, а всё-таки?
– Дырка у меня в башке, понимаешь, да и контуженный я, – просто, но выразительно