современник Шекспира Кристофер Марло. И место действия этой трагедии протекало в Виттенберге. Так что шекспировские зрители прекрасно понимали место, где протекает действие. И сближение Фауста и Гамлета в немецком сознании тоже заслуживает внимания. Фауст прикосновен к магическим силам, Гамлет с магией Призрака борется.
Табличка на доме Гамлета с именем Фауста
Это определяет всю систему его поведения. Пожалуй, впервые в мировой литературе такого класса в качестве героя нам явлен христианин. Строго говоря, до Достоевского ничего подобного словесное искусство не знало. Если говорить о проблеме христианского управления государства, то до Шекспира с его историческими хрониками не было в Англии, да и в Европе, поэта и мыслителя, который столь подробно рассмотрел грехи и взлеты английских государей.
Гамлет – тоже государь. Не забудем, что он – законный наследник трона, таковым его признают и Клавдий, и Гертруда, у которых нет общих детей. Они не хотят отъезда Гамлета в Виттенберг, где куется евангельская чистота, они хотят, чтобы он оставался здесь, чтоб сызнова приучался к полуязыческому образу жизни, о чем с иронией говорит Гамлет другу Горацио: «Пока вы здесь, мы вас научим пить». И далее приговор его языческим нравам родной страны весьма жесток:
…хоть я здесь родился
И свыкся с нравами, – обычай этот
Похвальнее нарушить, чем блюсти.
Тупой разгул на запад и восток
Позорит нас среди других народов;
Нас называют пьяницами, клички
Дают нам свинские; да ведь и вправду —
Он наши высочайшие дела
Лишает самой сердцевины славы[12].
Но Гамлет сразу является с евангельским тезисом, что «мир во зле лежит», что владыка сего мира – зло.
О, мерзость! Это буйный сад, плодящий
Одно лишь семя; дикое и злое
В нем властвует.
Он спорит с великой формулой Пико делла Мирандолы, практически перефразируя его слова из «Речи о достоинстве человека», делает из них иной вывод: «Что за мастерское создание – человек! Как благороден разумом! Как беспределен в своих способностях, обличьях и движениях! Как точен и чудесен в действии! Как он похож на ангела глубоким постижением! Как он похож на некоего бога! Краса вселенной! Венец всего живущего! А что для меня эта квинтэссенция праха? Из людей меня не радует ни один»[13].
Пико делла Мирандола
А еще перед этим возникает образ Дании как тюрьмы, точнее, худшей из темниц, если весь мир – тюрьма, как поправляет его Розенкранц. Но принц добавляет, что это его собственное размышление превращает Данию в тюрьму. И даже, играя в безумие, он проводит все тот же мотив – мира, обреченного злу: «Если принимать каждого по заслугам, то кто избежит кнута?»
Жить в этом мире не хочется. Но он верен христианскому запрету на самоубийство.
О, если б этот плотный сгусток мяса
Растаял, сгинул, изошел росой!
Иль если