белолицых. Остальные ждали тут.
– Он так сказал? – Председатель поразмыслил. – Вряд ли у него действительно были галлюцинации, когда он вышел из дому. Джудит наверняка бы заметила.
– Но он казался вполне нормальным, когда прибыл в офис. Тихим, но нормальным. Он сидел за столом где-то с час, прежде чем вышел и полез в фонтан.
– Вы говорили с ним?
– Он не любит, чтоб с ним заговаривали, когда он думает.
Председатель кивнул:
– Что ж, сейчас прежде всего нужно найти одеяло. Попросите Питера, пусть найдет. И… э… насколько промокли вы сами?
– Совсем не промок, только ноги. Не беспокойтесь, сейчас не холодно.
Он кивнул, и я пошел на поиски. Питер, тот самый помощник, извлек откуда-то красное одеяло, в углу которого непонятно зачем было наискось выткано слово «пожар», и Гордон, плотно закутанный в эту штуку, позволил деликатно препроводить себя в машину председателя. Сам председатель сел за руль и с уверенностью мастера повез своих еще полусырых пассажиров на юг, в сияние майского утра.
Генри Шиптон, председатель правления «Поль Эктрин Лтд», был мужчиной крупного телосложения, чья природная полнота не перерастала в тучность благодаря сырой моркови, минеральной воде и силе воли. Полумечтатель, полуигрок, он привычно подвергал любую возвышенную идею суровой аналитической проверке; то был человек, чьи могучие природные инстинкты были укрощены, взнузданы и впряжены в работу.
Я восхищался им. И было за что. За время его двадцатипятилетней пахоты (из них десять лет он проработал на посту председателя) «Поль Эктрин Лтд» превратился из банковской конторы средней руки в одного из членов высшей лиги и был с уважением признан во всем мире. Я мог почти точно измерить уровень общественного признания по отношению к имени банка, поскольку это было также и мое имя: Тимоти Эктрин, правнук Поля Основателя. В мои школьные годы люди спрашивали меня: «Тимоти как? Э-к-трин? Как ты это пишешь?» Сейчас же они зачастую просто кивают – и не сомневаются, что я унаследовал соответствующие качества, которых у меня нет.
– Знаете, они очень смирные, – чуть погодя сказал Гордон.
– Белые лица? – переспросил я.
Он кивнул:
– Они ничего не говорят. Они просто ждут.
– Здесь, в машине?
Он неопределенно посмотрел на меня:
– Они влезли и едут.
По крайней мере, хоть не зеленые черти, непочтительно подумал я. Впрочем, Гордон, как и председатель, отличался воздержанностью. Но его острый ум был притуплен видениями, холеный бизнесмен остался в предфонтанном прошлом, благородная патина слезла. Фигура в красном одеяле представляла собой жалкое зрелище. Это была лишь тень воителя, изо дня в день уверенно оперировавшего миллионами, и тень эту везли домой в мокрых брюках. Величие человека порой не толще папиросной бумаги.
Он жил, как выяснилось, в тенистом великолепии Клэфем Коммон, в поздневикторианском фамильном особняке, окруженном изгородью в рост человека. В ней имелись высокие, окрашенные в кремовый цвет деревянные ворота,