Он, почитай, редкую неделю не приходил, офицер этот. Старый знакомый господина Власова, как же!
– Хм! Офицер, говоришь? Молодой – а знакомый старый – нахмурился Иван Дмитриевич Путилин. – Чего несешь-то братец?
– Истинную правду, ваше высокопревосходительство! – Дударов для верности снова перекрестился. – Офицер этот господину Власову еще по прежней квартире, как я понимаю, знакомый: когда юнкером был и у господина Власова комнату снимал. Вот я и говорю – старый знакомый! Господин Власов его привечали, Карлом называли, а чаще Карлушей, как сродственника какого…
– А они не в родстве? – быстро спросил Путилин.
– Не могу звать, ваше превосходительство! Говорил мне как-то господин Дрейер, управляющий наш, что у господина Власова только и есть что брат. А так – ни жены, ни деток ему Бог не дал.
– Так, Дударов… Стало быть, приходил 25 мая Власову его бывший жилец-офицер? – покашлял Путилин.
– Приходил, ваше высокопревосходительство! Пришел как обычно, часов около шести. Только он в фатеру – прислуга господина Власова в лавку поковыляла: барин-де за лимонадом отправил. Все на ноги жаловалась, да ворчала: приспичило хозяину, дескать…
– Странно, братец! – Иван Дмитриевич Путилин снова взялся за свою левую бакенбардину, и вскоре, к восторгу Петьки, лицо начальника сыска украсила вполне настоящая, хоть и короткая, косица.
Заметив внимание мальчишки к своей внешности, Путилин чуть сконфузился, косицу тут же расплел, бакенбарды расчесал, посуровел лицом и продолжил:
– Странно все-таки, братец! Ты старухе-страдалице на дороге попался – почему она тебе, к примеру, поручения сего не передала?
– Не могу знать, ваше высокопревосходительство! Я-то предложил Семенидовой сбегать в лавку заместо нее – потому как завсегда жильцам услужить готов. Дык ведь насильно мил не будешь, верно? Отказались она: может, на чаек пожалела дать… Охала, ворчала Семенидова, упокой, Господь, ее душу. И сама в лавку поковыляла.
– Так-так! – Путилин с силой потер лоб. – А когда офицер окончательно уходил – видел его?
– На часы не смотрел, ваше высокопревосходительство! – Дударов опять подпустил в голос плачущие нотки. – Слышу, сапогами стучат – ну и высунулся из окошка. Смотрю – офицер уходит. Со спины его видел – шинель внакидку, сапоги – он!
– Ладно, Бог с тобой, Яков. Толку от тебя самая малость, как посмотрю. Ну-ка, о Семенидовой мне расскажи лучше, хозяюшка, – Путилин повернулся к доселе молчавшей дворничихе. – Что она? Как? Не из кликуш? И в тот вечер – после того, как за лимонадом сходила – сразу к себе поднялась? Или как?
Расчет Ивана Дмитриевича Путилина был таков: ввести в разговор перепуганную насмерть дворничиху. Кому, как ни ей, знать все домовые тайны, тщательно оберегаемые обычно прислугою – тем более пожилой.
Расчет оказался верным: поначалу Анна Семеновна, судорожно вцепясь в руку сынишки, только тихонько подвывала и хлюпала носом. Но у Путилина было великое терпение и оригинальная