Моногамия. Владимир Данихнов

отвлечься. Отвлечься получается только на Сережку.

      И тогда я вспоминаю наш первый поцелуй.

      Еще я вспоминаю наши тайные встречи на том самом месте, где когда-то был парк Горького.

      Сожженные пеньки деревьев. Куски покореженного металла – когда-то они были каруселями. И мы с Сережкой держимся за руки. Смотрим друг дружке в глаза.

      Бомбежка в паре километров от нас. Крики умирающих и вонь горелого мяса. Вонь горелого человеческого мяса, и Сережкины сильные руки, которые обнимают меня.

      Вой одичавших собак, кроваво-красная луна, чавканье в пяти шагах, и Сережкины губы – нежные и понимающие.

      Скелет ребенка на черной скамейке, яма диаметром метров десять – сюда совсем недавно попал снаряд, – и наши с Сережкой тела сливаются.

      Это была шестая ночь вместе, когда я спросила, помнит ли Сережа нашу первую встречу.

      Он засмеялся и сказал:

      – Это было неделю назад, маленькая! Как я мог забыть?

      Я провела мизинцем по его заросшему щетиной подбородку и сказала:

      – Все равно скажи.

      И тогда он сказал:

      – Я все помню, Вика.

      А я спросила, касаясь его ладони:

      – Почему ты тогда не выстрелил?

      Он молчал секунд десять, и я слышала его дыхание – хриплое и тяжелое.

      Потом Сережа сказал:

      – Я увидел в твоих глазах себя.

      И вот сейчас я лежу на грязной раскладушке в заброшенном подвале и пытаюсь понять, почему так получилось. Почему наша любовь закончилась именно так?

      А еще я пытаюсь не чихнуть – я зажала нос левой рукой. Правой не получилось бы – на ней не хватает трех пальцев. Большого, указательного и среднего.

      Как хорошо, что безымянный остался. Если мы все-таки помиримся с Сережкой, если он захочет на мне жениться…

      Тогда безымянный палец правой руки пригодится.

      Рядом с кушеткой валяется потрепанная книжица в толстой солидной обложке. Книжка называется «Теория моногамии». Ее автор – известный на Земле человек. Мужчина.

      Этой книжке лет сто. Автор давно умер, сгнил в своей могиле, а его дело живет.