с жареной картошечкой. Огурчики, разрезанные вдоль, поблескивали рядами семян, будто круизный лайнер иллюминаторами. Алые помидоры живописно распались на несколько частей от произвола ножа. Аппетитный хруст редиски перемежался журчанием «Кориандровой», наполняемой в прозрачную полость стакана. Несиделов курил «Мальборо». Пряхин – тоже «Мальборо», но предварительно ампутировав фильтр, считая его ненужным препятствием на пути к наслаждению.
Пряхин разливал изящным движением кисти – так автоинспектор на глазах публики артистично жестикулирует полосатым жезлом. После нескольких рюмок лицо Пряхина сияло от удовольствия, а шевелюра окончательно приобрела гармонию хаоса.
– Ты думаешь, я сразу пришел к золотой торговле? – Пряхин метко вонзил вилку в полумесяц помидора и переправил его по назначению. – Как бы не так! Ведь сначала надо познать себя – к чему ты предрасположен? Вот взять, например, пенсионера Митрича, живущего в нашем подъезде. Казалось бы, золотой человек, мирно проводит время у себя на даче. Ан, нет! Митрич яростно ненавидит политиков и все, что с ними связано. А год назад окончательно ошалел – начал охаивать самое святое. Деньги, говорит, делятся на четыре категории: на те, которые хрустят, которые шелестят, которые шуршат, и те, которые вызывают отвращение – то есть наши. И стал доказывать, что американский доллар ни то что понизить в курсе, даже разорвать невозможно. Будто бы доллар удлиняется, как резиновый.
Решили мы провести эксперимент, – продолжил Пряхин, – Митрич сбегал домой, принес однодолларовую бумажку и говорит: «Ты сначала потрогай у него воротник, – и любовно так гладит купюру, – каждый рубчик прощупывается».
Потрогал я американского президента за шею. Действительно – шероховатость наблюдается. «Ничего, – говорю, – удивительного! Костюмчик-то у него добротный, из хорошего шевиота. Вот рубчики и прощупывается. А ты мою спецовку потрогай – гладкая и замасленная! А если ее еще и нарисовать? Откуда же рубчикам появиться?»
Стали мы однодолларовую бумажку испытывать на растяжение. И действительно, смотрим – видоизменяется американец. Повело его физию в сторону, как от зубной боли. Кособочит ихнего президента, будто перед зеркалом в комнате смеха. Костюмчик хваленый скукожился, искривился и весь свой прежний фасон потерял.
Но Митрич не позволил эксперимент до конца довести, – Пряхин с сожалением вспомнил упущенную возможность нанести ущерб американской валюте. – Пожалели мы Вашингтона. Он в наших руках за пять минут обрюзг и на двадцать лет состарился. Но рубчики на костюме сохранились! Намочили мы бумажку, пригладили утюжком, и она опять засияла, как новенькая.
Оскорбила меня американская живучесть, – продолжил Пряхин после того, как опрокинул очередную рюмку. – Достал я сто рублей, намочил их, пригладил и… не узнаю своих денег! В руках – какая-то бумажка, страшная, как моя жизнь. Митрич торжествует. «Давай, – говорит, – попробуем на растяжение!» Попробовали – разорвали! «Ну что, убедился в моей