повернуться, замерев на месте. – Потому что прямо сейчас защитить её могу только я и силы, что текут внутри неё.
Подняв глаза, я увидела, как женщины, прикрыв веки и вытянув руки к своду зала, застыли. И, повернувшись, я увидела Его.
Высокий, странный, с вытянутой длинной мордой то ли козла, то ли барана, то ли лошади, трехглазый, в длинном черном плаще и черных одеждах, наш великий Бог стоял между рядами скамеек в зале и смотрел, не мигая ни глазом, на меня.
– Ты погуляешь со мной, Гли? – он протянул ко мне ладонь – узкую и бледную, с длинными тонкими пальцами и поманил к себе.
Разве могла я противиться такому? Как я могу отказать моему Богу?
Он был прекрасно опасен, невероятно силён и худощав, но это только добавляло его образу пугающей простоты.
– Да, – прошептала я, глядя в его круглые глаза. – Да, мой Бог.
Глава третья. Выбор или его отсутствие?
Едва я коснулась его ладони, как, практически мгновенно, мы оказались в душистом тенистом саду. Тёмный Бог повёл меня вперёд, по мягкому ковру из трав.
– Знаешь, – начал он, – есть одна древняя легенда о маленькой пташке. Знаешь её?
Он склонил голову в мою сторону, и я ощутила его величие. То самое, о котором поют в хорах у алтаря Богини.
Величие значимого существа.
Я отрицательно покачала головой, таращась на него во все глаза.
Всё-таки, я ещё никогда не видела моего Бога вживую! Это же такое важное событие!
Бог положил мою ладонь себе на сгиб локтя и продолжил:
– Жила-была маленькая пташка. Жила себе, горя не знала. И всё-то у неё было хорошо, кроме того, что думала она, что живёт она не так и не тем. Вода в ручье не кристально чистая, а трава недостаточно изумрудная. И полетела она всё дальше и дальше от родных мест, ища себе местечко уютнее, да красивее, чем было прежде. И оказалась в клетке у прекрасной женщины.
Он выразительно посмотрел на меня, моргнув одновременно всеми тремя глазами.
– Женщина очень любила пташку, холила её и лелеяла, создала ей те самые, идеальные условия для жизни. Но и тут пташка страдала – всё же была она в клетке, а не а воле. И так хотелось этой пташке улететь обратно – к своему ручью, да зеленой траве, на гнездышке, которое она успела свить, да не улетишь уже – хозяйка подрезала крылышки у маленькой пташки. Что же оставалось бедному существу? Как ты думаешь, Гликерия?
Он наклонил голову так, чтобы смотреть на меня всеми своими странными глазами.
– Улететь, когда вырастут крылья?
– Возможно. А ещё?
– Ещё? – я замялась. – Жить у хозяйки?
Он улыбнулся своей хищной опасной улыбкой, обнажив, непривычно для своей морды, острые клыки.
– Всегда есть третий выход. Частенько он неочевиден, кто-то даже не берёт его в расчёт. Но он есть. Знаешь, что сделала пташка?
– Что?
– Она убила себя.
Он замолчал, и мы шли, шли вперёд, по длинной протоптанной тропинке в луговых травах, между тенистыми деревьями.
Говорил ли он обо мне, когда рассказывал про