Оборотень. Роман Поздняков

Вместе с тем, не признавал он и тушь, потому что нанесённая один раз неверная линия уже никогда больше не могла быть исправлена наново. Конечно, иные умельцы что-то такое и могут с ней сотворить, зарисовать и безболезненно встроить в общую композицию. Но эта линия всё равно так и останется шрамом, а душа исказится и уйдёт из картины, оставив красивый, пустой и никому не нужный рисунок. В то, что художник может верно наносить все линии с первого раза, Макогон не верил. Одну, две, десять – может, все – никогда.

      О том, чтобы заговорить с Катей, Макогон и не помышлял. Катя, конечно, не откажет ему в минуте общения, перекинется парой слов, вероятно, позволит себя проводить до какого-то рубежа посередине дороги и даже, возможно, осветит его улыбкой, но нотки вежливости и некоторой отстранённости ведь никуда не денутся. Это увидят все, и все, конечно, сочувственно ухмыльнутся, когда наследующий день Катя вновь пойдёт домой в одиночестве, оставив Макогона горевать над своим поражением. Всё будет ясно без слов! И как потом с этим жить?..

      Собственно, единственным человеком в классе, которого Катя до сих пор не удостоила своего разговора и улыбки, Макогон и был. На то существовало несколько причин. Первая и главная – Макогон обладал отталкивающей внешностью. У него была отвратительная привычка пристально смотреть человеку в глаза, не отводя своих. Это был недобрый взгляд, нехороший. От такого вдоль хребта начинал бежать холодок, и лучшим выходом было отвернуться и начать смотреть в другую сторону. Особенно этот взгляд контрастировал с катиным, как распахнутые руки, добрым и открытым. Дополняли портрет Макогона всегда плотно, в нитку сжатые губы с едва заметными подрагивающими в лёгком оскале уголками. Это был взгляд существа, которому, казалось, мешает сделать больно собеседнику только присутствие свидетелей. По этой причине с Макогоном по кличке «Самогон» или «Сэм» никто в школе в разговор вступать особо не желал. Они с Чупой делили первенство главных злодеев. Но если Чупа был простым главарём мафии, опасным, но представляющем конкретную, осязаемую опасность – то Макогона окружал ореол маньяка-одиночки, замкнутого в себе психопата, ещё не пойманного, но тем более непредсказуемого. Кроме того, Макогон сам по себе был молчун. Он не избегал общества, но первым в разговор никогда не вступал, и если его ни о чём не спрашивали, предпочитал рта не раскрывать. Когда новоявленные друзья и обнаруживались, пытаясь выстроить с ним общение на короткой ноге, уже через пару часов они оставляли свои попытки и заживали параллельной жизнью. А очевидное пристрастие Макогона к оборотням и всяческой расчленёнке в картинках лишь подтверждали гипотезу о его скрытой психической болезни и заставляли людей сторониться.