Конечно, у меня была Маринка, но она уехала на месяц, и мама беспокоилась за моё нежелание общаться с ровесниками. Папа, в отличие от мамы, весьма лояльно относился к такому моему осознанному затворничеству и по выходным сам приходил на балкон со своей книгой или газетой, чтобы почитать в тишине. К часу дня приходила мама, стучала в дверь, показывая жестами, что пора идти обедать, а наш летний балкон она прозвала избой-читальней.
И вот же парадоксально – размышляла я. – Некоторых детей домой не загонишь, а тут называют чуть ли запечным тараканом и выталкивают насильно из дома: «иди по солнышку пройдись», «высунь хоть нос на улицу», «там девочки сидят, сходи пообщайся». – все эти мамины предложения я уже давно выучила наизусть.
А о чём мне с ними общаться? Не о чем. Но, разве, это маме объяснишь?!
– Ну Маринка приедет… – парировала я, намекая на свою уехавшую к бабушке подружку. – Вот и буду общаться. А в лагерь не поеду! Ещё и деньги зачем потратили, а? – донимала я мать.
– Мы не тратились. – ответила сразу мама и резко забрала со стола путёвку. – Она бесплатная. Отцу через совет ветеранов-афганцев дали.
Ну что ж, аргумент про затраты не сработал. Ладно.
– Я же после шестого класса ездила в этот «Орлёнок». – не унималась я. – Мне хватило. Строем там ходили, как дураки. И опять? В пятнадцать лет сроем наматывать круги по стадиону? Мам… мам… – пыталась я её убедить хоть каким-то образом, начиная ныть. – Ну это просто смешно, я уже взрослая для детских лагерей. Или… – призадумалась я. – Может, вы с папой хотите от меня отдохнуть, а?
Действительно, три года назад за отличную учёбу и активную работу я получила от школы, наряду с похвальным листом, бесплатную путёвку в «Орлёнок». Я наивно полагала, что там будет очень интересно, но по факту вся смена оказалась каникулами суперстрогого режима. Безусловно, с нами занимались языками – английским или французским, вовлекали в разную самодеятельность, но о каком-либо свободном передвижении и активности можно было забыть напрочь. Вожатые за нами следили очень пристально в течение всего дня, отслеживая каждый шаг и каждых чих, а после отбоя их надзор только усиливался. Жили мы в трёхэтажных корпусах, и перед сном наши воспитатели несколько раз проверяли все без исключения комнаты на наличие нас в кроватях, светили фонариками в лицо и, убедившись, что мы на месте, закрывали на ночь двери на ключ, предварительно заставляя справить свою нужду перед сном либо уже терпеть до самого утра. Неспроста за глаза они получили прозвище «гестапо». Естественно, у вожатого каждого из отрядов было своё прозвище: вожатого второго отряда звали штурмбаннфюрер СС Артём Николаевич, третьего – обергруппенфюрерка СС Анна Владимировна, нашего мы прозвали штандартенфюрер СС Аркадий Павлович. А мы попросту были все их заложниками – узниками детского лагеря: бесконечно ходили строем по стадиону, распевали до хрипоты патриотические песни и … банально их очень-очень боялись. Июнь в тот год выдался холодным и дождливым, поэтому искупаться