ять? Он шлюхой был. Или будет, – сказала Ужас.
– То ли был, то ли будет, то ли сердце успокоится… – ответил Антон. – Код скрылся в тумане ёжика.
– Боже, убей кого-нибудь, – подумала Лукерья.
– Зачем?
– Я передумала. Что-то мне холодно. Может, голову помыть?
Кто-то выругался матом.
– А я маты ненавидела и буду ненавидеть! – воскликнула Лукерья и стукнула кулаком по столу. – Нá кол тебя. Давай дневник, кол тебе за поведение. Иди домой.
– А сребра да злата полные палаты.
– Ха-ха. У кого?
– Я не знаю.
– Червяки на ножках и больше никто. Волосатые червяки на ножках.
– Мы – червяки на ножках?
– Все люди – червяки на ножках.
– Ясно.
– Удивительно, как они до всего додумались? Суррогаты.
– Подлинники, – сказала Ужас.
– Ты думаешь, это подлинники? Вот Адам с Евой – то были подлинники. А эти… я даже не знаю, кто.
– Теорию струн знаешь? Так вот она: где-то там есть Бог, и у него есть струны, потому что он любит на гитаре играть. А про стальной барабан мы позже поговорим, – сказал Антон.
***
– Это что за дерево? – спросила Ужас.
– Вон то – тополь, а это – я не знаю. Как назовёшь, так и будем называть, – ответил Антон.
– Серьёзно?
– Да.
– Тогда – коршун.
– Да, похоже. Но мы уже птицу так назвали… Хорошо – это дерево тоже коршун будет. А как бы ты назвала Гадасу, известную как Эсфирь?
– Не знаю.
– Я бы назвал её Эстэль.
– Как холодильник?
– Да, мне нравится это имя – Эстэль. Оно изящное.
***
– Со мною вот что происходит – ко мне вообще никто не ходит… – сказала Лукерья.
– А ты слыхала? Микротомограф изобрели, – сказал Антон.
– Откуда взяться микротомографу, если ты не микроб, создающий микротомографы?
– Не знаю.
– В Воронежской области раньше жили мамонты. Россия и правда родина слонов.
– Куда же они подевались?
– В Индию да в Африку сбежали. Хочу, чтобы в Воронежской области жили мамонты. Представь: выходишь утром в поле, а там стадо мамонтов пасётся. Диких.
– Страшновато.
– Кто не рискует, тот не пьёт амаретто.
***
– Хочу мяска, а пельменей нет. Почему я так люблю пельмени? – спросила Лукерья.
– Ты прям как Виктория Нуланд, что прилетает из Америки, чтобы поесть русских пельменей, – ответил Антон.
– А почему вот эти штуки называют шестерёнками? – спросила Лукерья, указывая на звёздочки на заднем колесе велосипеда.
– Я не знаю, Лукерья. Это совсем не шестерёнки.
– Их там семь, значит они семерёнки, а не шестерёнки. А если на заднем колесе девять, а на каретке три, то это девятерёнки и трёнки.
***
– Эту бутылку надо проапгрейдить, – сказала Лика и сорвала этикетку.
– Ты по-нормальному не могла сказать? – спросил какой-то голос.
– «С этой бутылки нужно снять этикетку, потому что она (этикетка) старая, потёртая и некрасивая». Но «проапгрейдить» – короче.
– Это ты раскочегарила тут?
– Без ко-че-га-ра мы не плотники… – спела Лукерья.
– Почему у тебя плита грязная? – спросил Антон.
– Ждёт «Всемогущего». Он обещал помыть. Представь: приходит он, смотрит на плиту, берёт губку и моет. И я такая: «Ах, ты и правда Всемогущий! Даже плиту помыл!»
***
– ДиДюЛя супер, – сказал Антон.
– Не-а.
– А по-моему – супер. Глянь, как набренчал хорошо.
– Надежда умирает последней…
– А у меня она вообще не умирает. Она просто исчезает, когда осуществляется. Смерть – это слишком, даже для надежды.
– Антон, расскажи ещё что-нибудь.
– На ноль делить можно. В результате всегда будет ноль, кроме: ноль разделить на ноль равно один.
– Запросто, – сказала Иегова.
***
– Недавно у меня был интересный случай: я писал рукопись, и она старела прямо на глазах, словно я писал её в далёком прошлом, находясь в сингулярности, – сказал Антон и начал перебирать вещи:
– Так, это можно стирануть, это тоже. И это стирануть… Хорошая вещь – машинка стиранульная. Можно часто и долго постирывать и иногда стирануть.
– Интересно: сколько человек скачали истину?
– А что там скачивать? Там на обложке всё написано: «Любите своих ближних».
***
– Не ходи в сингулярность –