гравия и песка. Истерически бурча что-то невнятное, я отключился.
II
Был довольно теплый, для этого времени года, сентябрьский вечер. В парке гуляли молодые пары, на площадке, резвились дети. Длинная аллея уходила все глубже в лес. С художественной точки зрения изысканно выполненный фонарный столб, будто специально наклонившись над лавочкой, начал хаотично мигать лампой. Наконец, она загорелась в полную мощность, и вокруг нее быстро начал собираться рой комаров и прочих насекомых.
– Это тебе, – девушка сидела на скамейке рядом со мной. Она вытащила из черной сумочки коробку, – Их еще мой прадед стащил у какого-то фрица в сорок пятом. При штурме Рейхстага нацисты побросали все свои вещи…, – она открыла пластиковый футляр, – Не подумай, они не «Люфтваффе» какие-нибудь, – на лице ее появилась улыбка, но сквозь нее, все равно можно было прочесть непонятного рода грусть и печаль. – Они швейцарские… Вот, видишь? – ее палец указал на надпись внутри крышки, – Эти часы, с тех самых пор, передавались в нашей семье по мужской линии. Я знаю, как ты любишь часы… Немного привела их в порядок и прикрепила на стальной браслет. На нем, кстати, наша гравировка.
Даша была одета в легкую ветровку с пышным, искусственным мехом вокруг воротника. Под курткой виднелись обнаженные плечи. Бежевый летний топик, который располагался чуть ниже, закрывал ее грудь, оставляя живот и плечи открытыми. На шее висел золотой кулон, а на запястье болталась серебряная цепочка с гравировкой.
Дорогие кожаные штаны и высокие каблуки подчеркивали ее красивые стройные ноги. Она положила коробочку себе на колени. Выпрямила спину, прижала обе стройные ножки друг к другу. Затем двумя руками поправила свои длинные рыжеватые волосы, такие шелковистые и приятные на ощупь, отбросила их назад. Ее прическа мне всегда нравилась. Она снова взяла коробочку в руки и протянула ее мне. Мои руки, такие крупные на фоне ее маленьких, достали из футляра увесистые наручные часы. Я надел их на запястье, и удивленно раскрыл рот. Хотел сказать ей, что это слишком ценная вещь, и я не могу принять ее, но Даша не желала и слушать.
– Я прошу тебя, не уезжай никуда, – глаза налились слезами. Она поставила в упор к ногам локти, и положила подбородок на ладони. – Ты обо мне подумал?! – уже начиналась истерика, – Как я буду здесь без тебя?! Мы с тобой уже шесть лет вместе… – всхлипнув, она вытерла слезы со щек, и повернулась ко мне, – Шесть лет, Максим!
Этот разговор, она заводила не в первый раз. Я больше не горел желанием общаться на эту тему, но как мог, скрывал свое недовольство.
– Даш, мы же, вроде все обговорили еще на прошлой неделе. Поработаю годик и вернусь, – я обнял ее и поцеловал в макушку. Ни о каком годе на самом деле не шло и речи. Сам-то я знал, что больше недели там не задержусь, – И не факт, что меня еще возьмут. Это всего лишь собеседование. А насчет часов, – пододвинулся я еще ближе, – не могу их принять, зай. Это же семейная реликвия.
– Макс, прошу тебя, останься со мной! – она