когда разрушилась жизнь нага-мудреца[2] Шри Буджанга, начался, как и любой другой – безо всяких неблагоприятных предзнаменований. Горы окутывала романтическая дымка, над которой, будто островки среди зыбкого серого моря, вздымались вершины.
Мудрецу, чтобы достичь освобождения, следует обладать высокой самодисциплиной. Поэтому Шри Буджанг неукоснительно придерживался своего дневного распорядка. Каждое утро он вставал, когда было еще темно, и занимался растяжкой. Это позволяло ему сохранять гибкость своего змеевидного тела и было полезно для третьего глаза.
Когда он принял духовно плодотворные формы, солнечный свет проливался над горизонтом, выжигая мглу. Шри Буджанг устремил все три глаза в землю, и его сознание совершенно опустело. Тогда золотой свет вдруг посерел. В небе сверкнула молния, следом прокатился гром.
Дожди были сокрушительны для всех, но только не для нага. Для Шри Буджанга, разумеется, вода ничем не отличалась от воздуха. Он с идеальной ясностью увидел, как из леса появляется наг, – и узнал, кто это.
– Каканда, – сказала его сестра.
Шри Буджанг замер. Его третий глаз резко закрылся. В его семье считалось неприличным открывать его в присутствии представителя противоположного пола.
– Адинда, – проговорил он. Будь у него время подготовиться, он мог бы придумать приветствие, подобающее нагу-мудрецу и сочетающее в себе афористичность и невозмутимость.
Но он не был готов. Он не видел никого из родных уже несколько столетий.
– Как ты узнала, что я здесь? – вырвалось у него.
Шри Кембоджа выглядела озабоченно.
– Эта гора названа в твою честь. Гунунг Шри Буджанг.
– А, точно, – ответил Шри Буджанг.
«Что бы тут сделал мудрец?» – поймал он себя на мысли, на какое-то нелепое мгновение мелькнувшей у него в сознании.
Он принял свое привычное положение. Что бы он ни сделал – мудрец поступил бы так же. И еще мудрец держался бы снисходительно, но отстраненно. Он не стал бы приветствовать сестру обычными банальностями – вроде замечаний, что она сбросила или набрала вес, или расспросов о здоровье родственников. Мудреца не волновало бы, скучают по нему или нет, и не сожалеет ли кто-то о том, как обращался с ним прежде.
– Чем могу помочь? – спросил он.
Ему понравилось, как величаво это прозвучало, но выражение лица Шри Кембоджи было все равно что камень. Она выглядела в точности, как их отец в тот день, когда Шри Буджанг видел его в последний раз. В тот день они поссорились, и Буджанг навсегда ушел из дома.
– Помощь нужна не мне, – отозвалась она. – Тебе нужно домой, Каканда.
Шри Буджанг много лет мечтал о такой просьбе. Чувствовать себя оправданным было не по-мудречески, но тем не менее Шри Буджанг ощутил в груди легкий приятный трепет.
– Я ведь уже говорил Айяханде и Бонде, – заявил он. – Теперь у меня своя жизнь. Шри Буджанг, мудрец Гунунга, не может просто так взять и уйти. На мне же ответственность. Гора это керамат, люди ходят