людей и показавшего сходство между бредом параноиков и древнейшими космогониями и эсхатологическими пророчествами [Аверинцев, 1970]. Откуда берутся эти архетипы – древние общечеловеческие образы?
Не менее интересной нам представляется и техника телепатии в ее тибетском преломлении (см. § 11 этой главы). Там все выглядит так, будто телесвязь осуществляется через некоторые межличностные астральные поля.
И последнее: представление о научном творчестве как об озарении – не есть ли это другая форма проявления того же обращения к чему-то существующему вне нас?
Конечно, все эти наблюдения явно недостаточны для того, чтобы сколько-нибудь убедительно обосновать гипотезу о субстанциальном существовании потока образов вне человека. Но они, во всяком случае, достаточны для того, чтобы считать правомерной ее постановку для дальнейшего серьезного изучения.
Нам могут здесь сразу же возразить: если субстанциально существующие континуальные потоки – это кладовая нашей культуры, так же как и всех других культур, то откуда же берется прогресс? Частично ответить на этот вопрос мы уже пытались выше, когда говорили, что люди могут зачерпнуть из этой кладовой только то, к чему подготовлено их дневное сознание – то сознание, на котором строится культура. Может быть, прогресс и состоит в подготовке сознания к восприятию идей из этих протекающих вне его потоков? Странно, но сейчас приходится задумываться над концепциями далекого прошлого.
Можно, конечно, выдвинуть и другую гипотезу, предположив, что особое состояние сознания – это некоторое реликтовое явление, оставшееся у нас в четко закодированном виде от того далекого прошлого, когда сознание человека находилось еще на примитивной стадии своего развития. Но здесь немедленно возникает масса неразрешимых вопросов: почему в начальной стадии развития могли появиться такие многообразные и внутренне необычайно богатые проявления сознания; зачем они сохраняются до сих пор в нашем подсознании и, главное, почему они проявляют себя так, что мы должны их считать какими-то более глубокими уровнями сознания, питающими и регулирующими наше логическое мышление? И, наконец, если это не результат личного опыта, не отражение внешнего мира, а нечто закодированное более или менее одинаковым образом у всего человечества, то чем это представление отличается от гипотезы о независимом от человека субстанциальном существовании континуальных потоков сознания?
Может быть, пока нужно ограничиться утверждением о том, что континуальные потоки находятся вне человека, но не вне человечества?
Теперь можно задать вопрос – как же представить себе механизм, с помощью которого человек подключается к непрерывным «полям сознания»? Можно думать, что механизм континуального мышления носит аналоговый характер, в отличие от рефлективного логического мышления, за которое должен быть ответствен механизм дискретного устройства (последний должен допускать существование биологических носителей