и не пришедшая в себя мать, Матвей с Ванькой, которые уже начинали называть ее мамой, хоть и через раз. И новое руководство, уверенное, что работники с детьми – это ненужный балласт для компании.
И как Катя ни старалась, вписать Аверина не получалось никуда при всем ее желании. Ну не было ему места в таком раскладе.
Она рассматривала сидящего напротив нахмурившегося мужчину, и где-то в самом дальнем уголке души несмело шевельнулось отчаянное сожаление. Больше не повторится та сумасбродная и безрассудная ночь, когда они оба не думали ни о приличиях, ни об условностях. А просто упивались друг другом, забив на весь мир.
В голове предательски зашептал тоненький голосок: «Да поезжай, Кать, всего один раз, ну что изменится? У вас что так, что так ничего не получится, но одну ночь для себя ты разве не заслужила? Позвони Людмиле Григорьевне, пообещай двойные сверхурочные и пусть переночует с детьми. Всего одна ночь, последняя. Ты же сама этого хочешь!»
Катя решительно отдернула руку и посмотрела на Клима прямым и ясным взглядом:
– Ты ничего не слыхал о корпоративной этике? Мы с тобой сотрудники, Аверин. Работаем в одном коллективе, так что ехать к тебе нам совершенно незачем. И вообще…
Зазвучал сигнал вызова. Катя взглянула на экран, и сердце провалилось вниз – звонила няня, но стоило ей бросить отрывистое «Да», в трубке раздался забавный лепет. И губы сами расплылись в улыбке.
Малыши соскучились, и Людмила Григорьевна милостиво одолжила свой телефон. Или ребята сами его стащили, такое тоже случалось. Теперь из динамика до нее доносилось серьезное пыхтение, по которому она безошибочно определила Матвея.
Матвейчик был во всем старшим, и если Ванька любил, чтобы его тискали и баловали, то старший брат больше всего ценил равенство. Он весь раздувался от гордости, когда Катя говорила с ним, как со взрослым.
– Привет, котенок! – она постаралась, чтобы прозвучало достаточно ласково, но не умильно, потому что Матвею это не нравилось. И услышала, как радостно залепетал на своем, малышачем, языке мальчик, периодически вставляя «Катя». – Я уже еду домой, скоро буду. Что тебе купить вкусненького?
Матвей перечислял, что ему хочется. Катя терпеливо вслушивалась, хоть и понимала через раз. Между тем напротив в небе тучи все сгущались и сгущались, наползая на ее территорию и угрожая обрушиться шквалом и грозой.
Наконец, она пообещала мальчику купить в супермаркете булочки с изюмом и йогурт, сказала на прощание: «Жди меня, котеночек!» – и отняла от уха телефон. Продолжая улыбаться, подняла глаза на Клима и обмерла.
Перед ней сидел совсем незнакомый человек с сомкнувшимися над переносицей бровями и поджатыми губами. Его глаза были полны такой дикой ярости, что Катя невольно отшатнулась.
– Если бы меня назвали котенком, я бы застрелился, – отрывисто сказал Аверин. Казалось, у него даже голос изменился, стал резче, злее. Катя почувствовала, как его захлестывает бешенство. – А если бы котеночком, то сразу бы издох.
Он встал и с силой задвинул за собой