к нему, не выдали бы его даже под пытками, которых, конечно, не практиковали в цивилизованном Питере.
Сеть была, как айсберг, и взяли только надводную часть. Бухгалтер, бесконечно преданная ему, продолжала жить в пригороде. Естественно, счета и его, и ближайшего окружения, остались неприкосновенными в надёжных банках в валюте за границей.
Не пострадали и связи на таможне, в полиции, поставщики – всё осталось, как было, и все нити в его руках.
Склад накрыли. Убыток был серьёзный, но не смертельный. Сом не брал большие партии в погоне за скидками, товара было на пару недель. И напрасно следователи допытывались:
– Как получали деньги за работу?
– У старшего.
– Где брал старший?
– Приносил курьер.
– Опознать можете?
– Нет, каждый раз был другой. Отдавал конверт и уходил.
Сом держал паузу. Внезапный отъезд мог вызвать подозрение, хотя уезжать, как он понимал, придётся. Куда – в Москву, конечно. Чем больше город, тем легче затеряться в толпе человеку-невидимке.
И была ещё причина, по которой он тянул с отъездом. Ему нравилась мама Олега. Он давно обратил на неё внимание. Собственно, Олега он и в свою сеть взял, и вообще привечал из-за неё, подсознательно, не задумываясь. Мальчик походил на неё не только внешне. Этот неуловимый внутренний аристократизм…
Надя была красива той неброской красотой, в которую нужно вглядеться. Приветливая, естественная, она не кокетничала, не строила глазки при старом муже. И была в ней забытая в это сумасшедшее время женственность.
А Сом был эстетом, вульгарности не терпел. Он любовался издали. И мужем её любовался – выправка, несмотря на годы, как у старых офицеров, благородные черты лица, и седина шла ему.
Олег сидел третий год, когда это случилось.
Сом видел в окно, как подъехала «скорая». А потом – шум на лестнице, носилки не входили в пассажирский лифт. Бросился помогать. Надя села в машину, он остался у подъезда.
Вернулась неожиданно быстро, шла, согнувшись под тяжестью горя. Он ждал у её дверей.
– Что, Надя?
– Умер, он умер, Максим Петрович.
Она не плакала, но такое бесконечное, беспомощное отчаянье было в глазах, на лице, во всей её худенькой фигуре!
– Надя, это надо пережить. Ему же было много лет, правда? И он прожил свою жизнь счастливо, с такой-то женой! Не беспокойтесь, я всё возьму на себя. В какую больницу его повезли?
Открытый гроб выставили во дворе, чтобы соседи могли попрощаться. Но почти никто не подошёл, два-три человека, что шли мимо.
Не любили Сергея Николаевича. Он стал просто старым брюзгой, обозлённым на весь этот чужой для него мир.
Не здоровался, проходил мимо бабушек на лавочке днём, и ребят – вечером, гордо подняв свою белоснежную голову. С Верой не здоровался, единственный во дворе.
Она не держала зла, умер человек, что ж теперь. Когда Люся бросилась к гробу этого чужого человека, пошла следом.
Так и стояли втроём, пока не приехала ритуальная машина – Надя, Вера и Люся.
Всем распоряжался Сомов. И на