сих пор он тебя не подвёл, думаю, ты и не раз с его помощью спасал брату жизнь. Капитан это говорил, а Роми кивал, соглашаясь. Этот день у меня сегодня был, другого такого я и не могу вспомнить за 35 лет. Я думал, эти одиннадцать домов не закончатся, уже считал, что мы в могиле или же в аду, в котором повторяются эти дома раз за разом. Дик, так что насчёт тебя? Это настоящее имя?
– И да, и нет…
– Ещё один загадочный. Ника, Роми, вы в младенчестве ещё одного брата не теряли?
– Возможно. – Ухмыльнулся Дик. – 8 лет мне было, когда родители отдали меня в приют, после такого можно ли их называть родителями? Я их больше никогда не видел, а до этого – не помню, где жил. Это меня сильно задело, я не понимал причины, что я такого сделал, почему меня выбросили и забыли. Хорошо помню, что родители сказали моё имя на крыльце приюта перед тем, как уйти, и по их потерянным лицам складывалось ощущение, что они его придумали только что. Поэтому я и говорю – и да, и нет. В приюте мне было хорошо. Я познакомился с такими же ребятами, как и я. Со временем их становилось всё меньше, кто—то находил новый дом, кто—то достигал совершеннолетия и уходил. Я точно так же не хотел быть ещё раз брошен, так что принял решение пойти в армию, потом подписать контракт. И вот я здесь.
– А что за сны у тебя? – спросил капитан.
– Не могу точно сказать, ведь это не простые сны, а кошмары. С детства вижу один и тот же кошмар, других у меня и не было. Я постоянно в непонятном месте, чем—то похожем на психиатрическую больницу. Там грязно и неприятно, я боюсь и слышу крики каких—то раненых людей. Не хотел бы я там оказаться в реальности.
– М—да, ты, кажется, ошибся работой. Достаточно нашей одной горячей точки, и уедешь в психушку навсегда. – Усмехнулся Билл. – Возьмём отца Ника и Роми, со всем уважением, но, видимо, у него было посттравматическое расстройство плюс тот самый синдром выжившего, вот это и довело вашего отца, человек безуспешно пытается рационализировать, почему он выжил, почему пистолет заклинил? Загнал он себя в депрессию, постоянно прокручивая тот момент, как надо было сделать, логически пытаясь распутать клубок, который сам же завязал.
– Знаю. Но и такая ситуация, как сегодня, у меня впервые. Поначалу у меня совсем была другая работа. Я сидел в штабе на контракте, заполнял документы, писал статьи на ту или иную тему. Был журналистом, в общем. А потом ко мне пришли с предложением, мол, я подхожу по всем критериям, деньги предложили отличные, пенсию. Было условие – миссии были опасные, меня не будут хоронить, если погибну. Обо мне забудут. Основной критерий – у меня нет семьи, обо мне никто не вспомнит, мы все понимаем, что от нас открестятся. Нет семьи – нет проблем. Не существующие люди. А если какое—то говно поднимется, то есть такие люди в штабе, как я когда—то, они придумают мою историю, выльют на меня говно и напишут в моём деле «Уволен с позором». А то, что мой труп нашли там, где не должны, то это его проблема, человек просто хотел наживы, вот они и нашли друг друга с наёмниками. Отщепенец, и погибли как отщепенцы.
– Да.