в руках незнакомого белоголового мужчины больно ужалила его в предплечье. Сразу же после этого ощущения, оставшиеся в памяти странными рваными обрывками, закружились неудержимым калейдоскопом. Настолько стремительным и неудержимым, что далее сопровождались в отголосках ощущений неизменно тошнотворным чувством.
Сначала из его сознания вдруг исчезла школа, где он, если субъективно судить по череде последних воспоминаний, находился буквально несколько минут назад. Она словно провалилась в адский водоворот, развалившись на части, каждая из которых несла в себе один какой-нибудь фрагмент. Среди навалившейся на него темноты, эти фрагменты лишь изредка проблескивали застывшими картинками, как бы напоминая, что он не сошел с ума.
В памяти отпечаталась какая-то тряска… Его несли и швыряли, словно куль, поднимали и снова несли, немилосердно вытрясая всю душу. Потом, в какой-то момент прояснения, Данил понял, что лежит ничком на какой-то грязной дерюге, настеленной прямо на голый пол. Ощущение возникло кратковременно и сменилось болью от иглы, впрыснувшей в его кровь новую порцию какого-то дурмана. Это был уже не тот препарат, который ему вкололи вначале. Он не до конца выключал сознание, однако замедлил его реакции настолько, что, казалось, мир вокруг ускорил свое движение в сотни раз. Мальчик, словно глухонемой зритель, смотрел жутко ускоренный «фильм» про то, как его, не имеющего сил сопротивляться и обозначить себя как личность, везут на автомобиле, затем ведут длинными, ярко освещенными солнцем коридорами аэропорта, заводят по трапу в салон аэробуса и сажают в пассажирское кресло.
«Он психически ненормальный, – врезалось в память чье-то объяснение, кажется касавшееся его самого, – Ничего не поделаешь. Такая патология. Больное поколение растим.
Данил не помнил того человека, кто все это время, не считаясь с личными желаниями, направлял его в нужном направлении. Запомнил только руки. Небольшие и цепкие, слишком маленькие для мужчины.
Ощущение времени напрочь отступило. Он запомнил яркий глянцевый журнал, небрежно брошенный сопровождающим его человеком на подлокотник его кресла, однако не смог бы с уверенностью сказать, как долго видел красочную обложку с непристойно оголенной фотомоделью. То ли это длилось секунды, то ли, наоборот, часы, а то и целые сутки. Он знал лишь то, что по окончании воздушного перелета, еще на трапе самолета, его многострадальное предплечье снова ощутило боль нового укола. Это был снова тот самый препарат, который ему кололи и в первый раз, так что уже не особенно удивился той сумрачной пелене, которая почти сразу опустилась на разум. Препарат снова унес и без того скудный набор сознательных проявлений, не оставив ничего.
Очнулся Данил с глубокой саднящей болю, переполнявшей до краев отравленный «химией» организм. Боль рывками выдрала его усталое «я» из липких объятий болезненного, переполненного кошмарами сна и окунула в реальность бытия. Окунула рывком, словно в ледяной омут.
Голова раскалывалась от приступов