бледную тень совести, было совсем немного. Да и такие жалкие попытки не исправить, но спрятать свои поступки, мало помогали – человек оставался опущенным и трясущимся за раскрытие причин меток, погружаясь в пучину грязи всё глубже и творя новые метки уже в попытках скрыть старые. Метки множились, проступая через любые преграды, говорили за хозяина всё о нём, вышагивая похоронным маршем вперёд человека.
Симус, растерявшийся на мгновение, вспомнил слова Рыжего о быстроте. Он хотел тут же слиться, вмешаться в эту толпу, чтобы скрыться от возможной погони. Но это ему не удалось.
Завидев чистое лицо и соотнеся его с дорогими одеждами, меченые, охваченные яростной завистью, кричали, открывая его местоположение.
– Богатенький чистюля!
– Серебро на шкурках-то, папаша небось при дворе…
– Что такой неженка позабыл тут-то?
– Маленький ублюдок! Пусть тебя исполосует так, чтоб не узнали и вышвырнули! Посмотрим, через сколько ты подохнешь, как последняя бешеная собака!
– Меток не видать, рожа вон, сияет, намытая. Небось папаша постарался, чистит частенько от грешков, а сам небось вечно в маске.
Злые выкрики не прекращались, становясь всё более страшными и угрожающими. Резкими вспышками мелькали перед мальчиком жуткие злые лица с впалыми глазницами, беззубые и воняющие, с торчащими во все стороны волосами. Толпа норовила сдавить Симуса в своём смрадном чёрном теле, втоптать в свою грязную массу новой частицей, видя, что он совсем один.
Растерянный Симус стоял на улице, давно забыв, что ему нужно бежать. Неловко оттягивающий руки вниз, завис комок с взятой у Рыжего едой. Мальчик не понимал, почему все эти люди с такой яростью накинулись на него, не понимал их воспалённой завистью злобы. Ему совсем было невдомёк, как ревностно относились жители Громбурга к чужим меткам, а тем более – их отсутствию. Свет чистых для них был ослепительнее богатств и довольства, и потому они, подобно насекомым на пламя, слетались на него, стремясь скрыть от всего мира что-то отличное от них, лучше них. Ведь если среди тьмы является свет – невольно начинаешь сравнивать. Сравнение не шло в пользу запятнанных, и они, понимая это, старались не изменить себя, а спешили устранить источник угрызений остатков совести (если таковые ещё сохранялись в них).
Симус понял, что попался в ловушку безликой, но многоглазой, внимательной толпы, которая, ощетинившись, теснила его не только своей тяжёлой массой, но и увеличивающимся презрением и завистью к нему.
Внезапно что-то колючее обхватило его ногу. Симус заорал на радость многоногой вши, шевелящей всеми своими отростками с неистощимой энергией. Не понимая, что могло его уколоть, он резко согнулся, осматривая пораненную конечность.
«Кошка?.. Среди такой толчеи?..»
Да, его ногу сжимала в когтистых объятиях чёрная кошечка, ставшая для этого на задние лапы. Симус присел и погладил животное, на мгновение забыв о толпе, всё ещё кишащей подле него и не собиравшейся отступать от своей