а вышло наоборот. Безжизненные души. Очень правдиво, и очень грустно.
– Я не то хотел показать, не только то… Надо подумать, как это мрачное впечатление загладить…
– Знаете что, давайте прогуляемся перед сном, – предложил Пушкин. – Погода стоит волшебная. Какой воздух! Я вчера два часа по улицам бродил. До могилы Дельвига дошел…
Друзья неспешно шли вдоль пустынной в этот час набережной. Нева серебрилась в лунном свете, с тихим плеском набегая на гранит.
– Какая яркая луна! – заметил Гоголь. – Словно солнце. При такой читать можно…
– А чародействовать, небось, и того лучше… Когда в Одессе мне один грек гадал, то вывез ночью в поле под такую же вот точно яркую и полную луну…
– И чего он вам нагадал?
– Нагадал, что мне начертано умереть от лошади или от беловолосого человека…
– Вы раньше сказывали, будто бы это вам здешняя немка на кофе нагадала…
– Верно, госпожа Киршгоф первая это предсказала. Но грек потом подтвердил, торжественно, при луне… А сегодня луна и впрямь необычная, словно в вашем «Вие». Там, кажется, у вас вместо месяца светило какое-то солнце…
В эту минуту Пушкин заметил, что Гоголь его не слушает, а восторженно всматривается в черные воды Невы с отражающейся в них луной.
– Мой гений! – вырвалось у него, – мое небесное виденье!
Простояв так с минуту, Гоголь как будто опомнился и заторопился домой.
– Вы кого-то видели? – поинтересовался Пушкин.
– А вы, разве, нет?
– Я – нет…
– Поздно, дорогой Александр Сергеевич. Мне пора, завтра премьера.
* * *
Войдя в свою комнату, Гоголь бросился в кресло и еще долго мечтательно молился, но не Богородице, не Спасителю, а своему Гению.
Пришла минута, которую он столько ждал – минута завершения блистательного труда.
– Завтра наша «грустная» Россия очнется, – мечтал писатель. – Завтра у нее состоится «ревизия», завтра она посмотрится в зеркало «Ревизора» и начнет меняться к лучшему! Такова целительная сила искусства!
Гоголь не то что бы надеялся на это, он твердо знал, что именно это и произойдет.
Семь лет минуло с той поры, как двадцатилетний юноша с чувством избранничества и жаждой служения прибыл в Петербург.
«Поприще», о котором мечтал он с отроческих лет, открылось поначалу в Департаменте Уделов, где Гоголь переписывал документы: буквы выходили ровные – залюбуешься. Но по вечерам на чердаке в Гороховом переулке он стал писать сказочные истории о малороссийской жизни. С этими историями Гоголь пошел к Дельвигу, которому повести полюбились и который стал знакомить юношу с литераторами, с Жуковским, а позднее с Пушкиным.
Дело пошло, малоросские истории стали публиковаться. Одновременно при содействии Плетнева Гоголь устроился в Патриотический Институт учить девиц истории, а вскоре и вовсе стал профессором в Санкт-Петербургском Университете. Читал курс лекций по средним