высохшей руки, с той стороны беспрерывно текла украденная энергия…
Признаться, при виде такого источника у меня впервые за много лет что-то екнуло в груди. Не от жутковатого зрелища запавших щек и провалившихся внутрь, бешено двигающихся под закрытыми веками глаз мальчишки. Не от вида беззвучно распахнутого рта, откуда не доносилось ни крика, ни даже короткого вздоха. А от внезапного осознания того, что столь красиво говоривший о своей нелегкой судьбе барон посмел поднять руку на своего… сына, наверное? Ведь только родная кровь могла дать ему такой поразительный отклик. И только ею он мог так легко повелевать.
Мне, по воле судьбы не успевшему зачать собственного ребенка и в силу былой одержимости не сумевшему даже толком выкроить время на женщин, было дико видеть проявление такой чудовищной практичности.
Родная кровь… что может быть дороже?!
Конечно, мэтры бывают жестокими и равнодушными. Мы почти всегда невозмутимы, нечеловечески спокойны, хладнокровны и абсолютно безжалостны при проведении обрядов. Этого требует от нас наша профессия. Так нас воспитывают с детства, годами приучая терпеть свою и чужую боль. Поэтому мы никогда не смотрим в глаза своих добровольных или обреченных на это правосудием жертв. Не думаем о том, кем они были и за какие прегрешения попали на плаху, чтобы потом согласиться стать помощником некроманта, за нас все решала королевская воля. И воля Совета. А все наши жертвы, по крайней мере, мои жертвы, не имели ничего общего с тем, что я видел сейчас.
Нет. Этого я никак не смогу понять. И принять, наверное, тоже не сумею. Хотя бы потому, что за последние пятьдесят лет успел о многом подумать и самым решительным образом пересмотреть свои давние заблуждения.
Непроизвольно замерев напротив жертвенника, я стиснул кулаки. Какое-то время невидящим взглядом смотрел на обреченного мальчишку. Затем услышал быстро приближающееся клацанье когтей по полу. С трудом очнулся. Наконец принял решение и, резко наклонившись, рывком выдернул из окровавленной груди чужой кинжал.
Мальчик тут же обмяк. Его шея расслабилась, исхудавшие руки застыли уже навсегда. Многочисленные энергетические нити, исходящие из покрытой бурыми разводами рукояти, тут же поблекли. А когда я мстительно сжал ее в кулаке и, высушив до дна, шарахнул о ближайшую колонну, окончательно угасли.
– Вот так, – мрачно обронил я и обернулся на звук шагов, впервые за долгое время чувствуя нечто смутно похожее на ненависть. – Вот теперь, господин барон, мы наконец поборемся с вами на равных…
Глава 16
На пороге смерти даже последний упрямец становится удивительно сговорчивым.
Остатки кинжала я уничтожил тут же – мстительно прошептав короткое разрушающее заклятие, благодаря которому тончайшее, покрытое сложным рисунком заклинаний лезвие истаяло в моей руке, словно дым, не оставив после себя ни праха, ни пепла, ни даже крохотной пылинки.
Да,