с утра до темноты. Многое он восстанавливал своими руками, приглашал плотников, ездил на другие мельницы набираться уму-разуму. К осени, когда начнется переработка урожая, хозяйство должно было работать как часы.
Дома он почти не бывал, Циля держала бразды правления в своих изящных, но очень жестких ручках. Получалось у нее отлично: хата, которую они сняли на первое время, сияла чистотой, еды было вдоволь и вкусно приготовленной, дети ходили по струнке, соседи почтительно здоровались.
Основательно разглядеть все это Берл смог только глубокой осенью, когда мельница, перемолов урожай крестьян соседних деревень, почти перестала работать. А когда ударили морозы и лед сковал речку, вращавшую мельничное колесо, работа совсем остановилась. Впрочем, как рачительный хозяин, Берл всегда находил, чем занять свои руки; в большом хозяйстве хватало починок и переделок, но свободного времени него существенно прибавилось.
Прошло несколько лет. Жизнь вошла в колею, устоялась, и лямка уже не так больно впивалась в плечо. Вот только заработок у мельника оказался не ахти какой, ведь всю зиму, весну и половину лета мельница простаивала. На еду и одежду хватало, а о большем оставалось только мечтать. Даже из домика, снятого на первое время, выбраться не удалось, так и жили в двух комнатах.
Чувства тоже устоялись. Берл привык к правлению жены и перестал его замечать. Ему стало казаться, нет, теперь он искренне уверовал, будто по-другому невозможно, и стал находить в самодержавии Цили все больше и больше достоинств. Циля преданно заботилась о муже, самоотверженно поднимала детей, без устали хлопотала по дому, стараясь сэкономить, на чем только можно.
А любовь? Можете не верить, можете смеяться, но если бы Берла разбудили посреди ночи и спросили, как он относится к жене, мельник, не колеблясь, ответил, что любит ее всем сердцем. И Циля сказала бы то же самое. В общем, эта пара была уверена, что живет счастливой семейной жизнью. А может, так оно и было на самом деле.
Ребе Лейви-Ицхок, раввин Бердичева, постоянно объезжал ишувников, евреев живущих в польских и украинских селах, собирая пожертвования для бедняков. И хоть в Бердичеве немало судачили о зажиточности ишувников, на самом деле, большинство из них, подобно Берлу и Циле, жили небогато, часто с трудом сводя концы с концами. Но когда в их доме появлялся цадик собственной персоной и благословлял жену и детей, кто мог устоять?
Как-то раз ребе Лейви-Ицхок завернул в Мартыновку. О, сколько воспоминаний пробудил у Берла и Цили приезд праведника! Хоть после свадьбы прошло не так уж много лет и события той поры были еще совсем свежи в памяти, но начало совместной жизни стало представляться им радужным и добрым. Увидев раввина, поставившего им хупу, Берл сладко поплыл по волнам памяти и, не поскупившись, отмерил пожертвование щедрой рукой.
Когда цадик стал собираться в обратную дорогу, хлынул проливной дождь. Гроза грохотала все сильней и сильней, и стало понятно, что быстро она не закончится. Ребе попросил у мельника разрешения остаться до утра.
– Почту за честь, – ответил Берл. – Но в моем