авторитетов ты ни считал себя, каждый раз ограничиваешь себя рамками – собственными, искусственными и прилипчивыми, как грязь к ботинкам. Рано или поздно начинаешь бороться с ними, и ничего не можешь поделать. Следом за одними встают новые рамки, и это продолжается бесконечно. Пока не выбиваешься из сил…
Круг очерчен, и нужно с этим (хочешь ты того или нет) смириться. Даже попробовать жить дальше, не переступая границ. Больно это с непривычки и несправедливо, но устаёшь быть бунтарём и ниспровергателем собственных монстров и монументов…
Я даже не пытался доказать всем, следившим за каждым моим шагом, что счастлив и самодостаточен. Им достаточно было лишь убедиться, что мои иллюзии и воображение и есть то самое вожделенное и неподдельное счастье, которого всем так не хватает. И этим суррогатом настоящих чувств, красочной картинкой собственного благополучия я щедро делился с каждым, кому потребуется…
Долго ли такое могло продолжаться?
Потому я и запел новые, необычные для себя песни, заговорил о проблемах, которые беспокоят уже не меня одного, а каждого из тех, кто ко мне пока что прислушивался. Услышан ли был мой голос? Понял ли кто-то, что это были не столько песни, сколько удары моего сердца? Уже настоящие, а не придуманные… Кровь и надрыв, бессильная ненависть и страх, и от них оставался один шаг до беды. Не до победы – до беды…
Даже в непростых отношениях с любимой женщиной я, почти пересилив себя, изменился – внешне стал добрым и покладистым семьянином, примером для миллионов тех, у кого никак не складываются взаимоотношения с любимыми. Я верил, что у меня получится, а кроме того – снова получится что-то сказать людям. Хотелось ли мне в тот момент превратиться в гуру, каждое слово которого считают откровением?.. Трудно ответить однозначно, ведь это всё-таки стало бы частью вожделенного счастья, которым я собирался поделиться со всеми, и которого достичь даже самому пока не получалось. Может, и удалось бы однажды, да время ушло…
С печалью и жертвенной готовностью я ждал, что рано или поздно карающий меч, под которым я всё время ходил, опустится на мою повинную голову. Бесконечно подниматься по лестнице невозможно. Где-то на середине подъёма ступеньки оборвутся, и дальше будет неминуемое падение в пропасть. В никуда. А впереди ещё останется столько ступенек, на которые хотелось бы шагнуть…
Невозможно быть одновременно успешным и до конца свободным. А я таким, наверное, всё-таки был, как ни убеждал себя в том, что имеющееся у меня сегодня – всего лишь подножие счастья, крепкое и нерушимое, а вот сделаю ли ещё шаг, потом ещё полшага, и дальше…
А дальше ничего не могло быть, потому что есть всё же некая высшая сила, не позволяющая подняться над своей природой и миновать свою пропасть. Вырваться из собственной убогой оболочки, взмахнуть крылами и полететь…
Я, Ленни Джонсон, так и не ставший ни богом, ни гуру, а больше всего желавший остаться человеком, понимал это как никто другой. Просто никому не удавалось