невольно переносило в дореволюционную империю и обдавало духом шика и аристократизма.
На шестом этаже, почти под самой крышей знаменитой смотровой площадки, жила Любовь. Перешагивая порог её дома, гости невольно застывали в изумлении и удивлённо осматривались по сторонам. Квартира жила, гудела и источала тонкие флюиды гармонии, умиротворения и дарила ощущение полного релакса. Тик-так, тик-так… Небольшие деревянные часы в изумрудной окаймовке беспрестанно тикали на широком подоконнике, рядом расположилась лампа в виде переносного фонаря, длинная гирлянда с разноцветными огоньками мигала в так хода часов. Цветные эскизы, лекала и мотки ниток в хаотичном беспорядке лежали неподалеку. Вдоль карниза вместо штор были развешаны лимонно-оранжевые бумажные флажки, букет белоснежных хризантем идеально смотрелся в серебристой вазе, а приглушённый звук винилового проигрывателя создавал настроение этого зимнего вечера.
– Люба! Любаша! – послышался старческий голос снизу, – Спустись пожалуйста.
Любовь Зарицкая оторвалась от последнего стежка и остановив швейную машинку поднялась с места. Окинув взглядом проделанную работу, она удовлетворённо выдохнула. Мастерская находившаяся на втором уровне квартиры представляла собой самую светлую комнату во всём помещении. Удачно выбрав место для работы, Люба творила своё искусство ночами напролёт. Являясь обладательницей модного ателье в самом центре Петербурга, она не испытывала недостатка в клиентах. Выполняя некоторые заказы лично, она непременно вкладывала душу в каждую вещь. Прослыв в городе самой искусной швеёй, Люба со временем расширила спектр услуг и наняла работников. Иногда, чувствуя особое настроение она брала ткани домой и в такие минуты отвлечь её было сложно. Неожиданная просьба бабушки в этот час, несколько смутила её и посмотрев ещё раз на часы, она спустилась вниз, привычно держась за перила декорированной, деревянной лестницы.
Лидия Григорьевна Белюк утопала в своём любимом кресле, сидя перед стрельчатым окном. Раззанавесив шторы она любовалась зимней сказкой, раскинувшейся у неё на глазах. Огромными хлопьями снег падал на землю, кружась в полёте затейливым танцем.
– Казалось бы снег, сколько раз в жизни видела его, но каждый раз я как заворожённая наблюдаю за этим чудом природы, – проговорила она и обернулась к внучке, – Садись моя дорогая, посиди со мной. Хочешь выпьем чаю?
– С удовольствием бабушка, – ответила Люба и легко вспорхнув, исчезла в дверном проёме.
Разлив кипяток по чашкам и расставив на подносе сладости, она медленно вошла в комнату и поставила на столик угощенья.
Отхлебнув парящий напиток, Лидия Григорьевна отставила чашку в сторону и с прищуром посмотрела на внучку. Месяц назад ей исполнилось восемьдесят, по природе утончённая Лидия и в старости сохранила благородность осанки и выразительность взгляда. Не признавая эмансипации ни в чём, бабушка жила с чётким убеждением, что женщина