вылезать из того прокрустова ложа системной оппозиции, которое было отмерено им вначале. Этому нет прощения, и Миронов поплатился своим рангом третьего лица в государстве.
Выигрышем же для «Справедливой России» от ее демаршей в сторону ЕР и Путина стал рост электората: если на выборах 2007 г. ее поддержали 7,74 % избирателей, то в 2011 г. – 13,24 %, что принесло 64 депутатских мандата против 38 в Думе прежнего созыва. Эсеры обошли ЛДПР, за которую отдали свои голоса 11,67 % россиян и которая получила 56 парламентских мест. Потеря третьего места в персональном ранжире высшей государственной иерархии обернулась для «Справедливой России» приобретением третьего места в парламентской фракционной иерархии. Единороссы же в 2011 г. набрали менее 50 % голосов, потеряв 77 мест по сравнению с 2007 г. и конституционное большинство в ГД.
Эти количественные и отнюдь не грандиозные сдвиги в партийно-политической жизни России, приведшие к тому, что правящая партия лишилась конституционного большинства в 2/3 голосов в Думе, можно расценивать как появление признаков жизни партийной системы в стране. В политической жизни тем больше политики, чем меньше доминирования и монополизма. В системе тем больше системности, чем меньше неустойчивых, несамостоятельных элементов. Каждый шажок партий к обретению самостоятельности и зрелости, противостоянию доминированию и монополизму – шажок в направлении становления реальной, а не формальной партийной системы.
Картина движения в этом направлении в 2011 г. могла бы быть более определенной, если бы не привходящий фактор – использование административного ресурса в ходе выборов и манипуляции при подсчете голосов. У «Единой России» уже имелся опыт фабрикации нужного электорального результата. Так, в декабре 2007 г. на некоторых избирательных участках в Мордовии за ЕР проголосовали 104 % и даже 109 % избирателей! [Травин, с. 40]. Срывы, которые случались в применении административного нажима, по существу подтверждают наличие нажима. В ходе тех же выборов в Кабардино-Балкарии по всей республике единороссов поддержали порядка (плюс-минус) 70 % населения, а в Карачаево-Черкесии, расположенной по соседству, наблюдался разброс от 45 до 86 %. «Было бы опрометчиво искать причины колебаний в популярности у населения тех или иных партийных программ, – писали тогда Д. Орешкин и В. Козлов. – Просто местные группировки, которым не досталось места под флагом “Единой России”, пытаются лоббировать свои интересы под другими знаменами – все равно какими»29. Конкретно дело было в том, что новый президент Карачаево-Черкесии не сумел договориться о поддержке ЕР с местными баронами, ввиду чего данный разброс оказался совершенно нетипичным для северокавказской зоны «управляемого голосования».
В 2011 г. Северный Кавказ подтвердил свою репутацию социально и конфессионально сейсмической, но политически контролируемой (через местное руководство) территории. Чечня проявила наикрепчайшую, непревзойденную любовь к правящей партии в виде поддержки ее 99,48 % граждан, ненамного