минувшего счастья. Сперва они осмотрели зал Посланников, наполненный ароматом цветов и свежестью вод. Потом вышли в Львиный двор. Волнение Абенсераджа возрастало с каждым шагом.
– Если бы ты не преисполняла мою душу восторгом, – сказал он Бланке, – как горько было бы мне узнавать историю дворца от тебя, от испанской девушки! Увы, эти места созданы, чтобы служить убежищем счастья, а я…
Внезапно Абен Хамет увидел имя Боабдила, искусно вплетенное в мозаику.
– О мой король, – воскликнул он, – что сталось с тобою? Как мне найти тебя в твоей опустелой Альгамбре?
И на глаза молодого мавра навернулись слезы, исторгнутые верностью, преданностью и доблестью.
– Ваши прежние властители, вернее – короли ваших предков, были неблагодарными людьми, – сказала Бланка.
– Что из того! – ответил Абенсерадж. – Они были несчастны.
Словно в ответ на эти слова, Бланка ввела его в небольшое здание – истинное святилище этого храма любви. Ничто не могло сравниться с ним изяществом: сквозь его золотисто-лазурный свод, состоявший из сквозных арабесок, проникал свет, словно сквозь ковер из цветов. Посредине бил фонтан, рассыпая брызги, которые падали росою в алебастровую раковину.
– Абен Хамет, – сказала дочь герцога Санта-Фэ, – взгляните внимательно на этот водоем: в него бросили обезображенные головы Абенсераджей. На мраморе до сих пор видны пятна крови тех несчастных, которых Боабдил принес в жертву своим подозрениям. Так обходятся ваши соотечественники с мужчинами, соблазняющими доверчивых женщин.
Абен Хамет больше не слушал Бланку: простершись на земле, он благоговейно целовал следы крови своих предков. Потом он поднялся и воскликнул:
– Бланка, клянусь кровью этих рыцарей, что буду любить тебя так верно, преданно и страстно, словно я из рода Абенсераджей!
– Значит, вы меня любите? – спросила Бланка, сжав прекрасные руки и устремив глаза к небу. – Но помните ли вы о том, что вы неверный, вы мавр, враг, а я испанка и верую в Христа?
– О святой пророк, – сказал Абен Хамет, – будь свидетелем моих клятв…
– Неужели я поверю клятвам хулителя моего Бога? – прервала его Бланка. – С чего вы взяли, что я вас люблю? Кто дал вам право вести такие речи?
– Да, это верно, я всего лишь твой раб, ибо ты не избрала меня своим рыцарем, – в замешательстве ответил Абен Хамет.
– Мавр, – сказала Бланка, – к чему притворяться? Ты прочел в моих глазах, что я тебя люблю. Нет меры моему безумству: прими христианство, и тогда ничто не помешает мне стать твоей. Но уже по той прямоте, с которой обращается к тебе дочь герцога Санта-Фэ, ты можешь судить, сумеет ли она побороть себя и получит ли когда-нибудь власть над ней враг христиан.
Обуреваемый страстью, Абен Хамет схватил руки Бланки и поднес их сперва к тюрбану, потом к сердцу.
– Аллах всемогущ, – воскликнул он, – и Абен Хамет счастлив. О Магомет! Пусть эта христианка