шпагу, как Франциск Первый, но как Боабдил!.. – воскликнул мавр, закрывая лицо полой одежды.
Стемнело, принесли факелы, и разговор перешел на другие предметы. Дона Карлоса попросили рассказать об открытии Мексики. Он заговорил об этой неизвестной стране с высокопарным красноречием, присущим испанцам. Он поведал о горестной участи Монтесумы, о нравах жителей Америки, о чудесах кастильской доблести, даже о жестокостях своих соотечественников, которая, на его взгляд, не заслуживала ни похвалы, ни осуждения. Эти рассказы привели в восторг Абен Хамета, который, как подобает истинному арабу, обожал чудесные истории. В свою очередь, он описал Оттоманскую империю, недавно основанную на развалинах Константинополя, отдав при этом дань сожаления первой мусульманской империи, тем счастливым временам, когда у ног повелителя правоверных блистали Зобеида, цветок красоты, радость и мука сердец, и благородный Ганем, которого любовь превратила в раба. После этого Лотрек набросал картину утонченного двора Франциска Первого: искусство, возрождающееся в лоне варварства; честь, верность, рыцарство старинных времен, соединенные с учтивостью цивилизованного века; готические башенки, украшенные колоннами греческих ордеров; французские дамы, носящие свои пышные наряды с чисто аттическим изяществом.
Когда рассказы были окончены, Лотрек взял гитару и, желая развлечь богиню этого празднества, спел романс, который он сочинил на мотив песни горцев своей родины:
Как я люблю места родные,
Где я увидел свет впервые!
Сестра, ты помнишь те года
Былые?
Свети мне, Франции звезда,
Всегда!
У очага, где тлело пламя.
Подолгу мать играла с нами,
И головы ее седой
Губами
Касались мы наперебой
С тобой.
Ты помнишь первый луч сквозь тучи,
И замок, словно страж, на круче,
И с Башни Мавров меди звон
Певучий?
Казалось, что рассветом он
Рожден.
Ты помнишь плеск волны озерной,
И шорох камыша покорный,
В огне заката небосвод
Просторный,
И ласточек над гладью вод
Полет?
Где милый взор моей Елены,
И дуб, и скал отвесных стены?
В душе те давние года
Нетленны!
Мне светит Франции звезда
Всегда![4]
Лотрек допел последний куплет и вытер перчаткой слезу, навернувшуюся при воспоминании о милой Франции. Абен Хамет искренне посочувствовал печали прекрасного пленника, ибо и он, как Лотрек, оплакивал отчизну. Когда его попросили тоже что-нибудь спеть под аккомпанемент гитары, он отказался, заявив, что знает всего одну песню, да и то малоприятную для христиан.
– Если это жалоба неверных на наши победы, можете петь, – презрительно заметил дон Карлос. – Слезы дозволены побежденным.
– Да, – сказала Бланка, – именно поэтому