считать ты умеешь? – На меня напал преподавательский азарт.
– До десяти! А ты дальше знаешь? – Мне попалась сомневающаяся ученица.
– Смотри…
Я разложила прутики на скамейке. Девочка все схватывала на лету. Удивительное желание учиться, редко встречающееся у детей.
– Ты очень способная, – похвалила я. – Зря тебя в школу не берут.
– Маленькая, говорят, – пожала плечами Аксинья. – А еще мама рассказывает, Прокоп Фомич девочек не любит. Только он и мальчиков не любит, но про девочек говорит, что их учить бесполезно. Девкам замуж выходить, детей рожать да пироги печь. Учить их – только время переводить. – Зажав нос, передразнила учителя девочка.
Я не выдержала и засмеялась:
– А ты не согласна?
– Нет, конечно. Я замуж вообще не пойду. От мальчишек одни беды. Мама обещала мне настоящего учителя нанять. Звездочета нашего. Я хорошо-хорошо учиться буду, и он меня в помощники возьмет. Я ученой стану.
Потрясающе! Кажется, в Трисемнадцатом государстве зарождается феминистское движение, а царь и не в курсе.
– У нас дома много книжек. Мне мама всегда покупает. Я их все прочитаю.
– Я тебе помогу, – пообещала я, впечатленная детской целеустремленностью.
– Это ты, что ли, пятнадцатая царева невеста? – вмешался зычный мужской голос.
Из широко распахнутой калитки в воротах уверенно шагнул парень. В распахнутой на груди рубашке, небрежно подвязанный поясом, шитым золотыми нитками. Резко очерченные черты лица и лохматая шапка блестящих на солнце кудрей, коричневых, с рыжеватым отливом.
Я замерла, парализованная наглым синим взглядом и насмешливой улыбкой. Парень беззастенчиво встал перед нами, упер руки в боки и оглядел меня с ног до головы, будто голую. Я аж задохнулась от его наглости.
– Ничего так, симпатичная. А звать, говорят, Дашкой?
– Говорят, в Москве кур доят, а пошли и не нашли. Сам-то кто будешь? – в тон ему ответила я.
Откуда только повылезали шутки-прибаутки? Я надеялась, что он не заметил моей растерянности. А он смотрел на меня с любопытством и в упор. Так на меня еще никто не глядел ни по ту сторону двери в чулан, ни по эту. От его взгляда по телу разбежались мурашки, вспыхнули щеки, вспотели ладошки. Внизу живота потеплело, дыхание сбилось. Я продолжала заливаться краской и молчать. Он тоже молчал и ухмылялся. К счастью, вмешалась Аксинья:
– Это Митька, стрелецкий посыльный. Нахал и шалопай, он Бабе-яге дальним родственником приходится, вот и захаживает сюда по делу и без дела. Мамка говорит, его драть в детстве надо было чаще, от него бы проку было больше.
– За рекомендации спасибо. – Парень заржал и ничуть не смутился. – Только смотри, чтобы тебя саму мамка не выдрала, у тебя опять коза сбежала.
Аксинья ахнула, подлетела к забору, оглядела свой огород, убедившись в пропаже, запричитала:
– Она не сбежала, это Васька, стервец, ее отпустил, чтоб ему пусто было! Не могла она сама убежать, я ее на две