на меня так, что я чуть не обделался:
– Мальчики, здесь вам не Россия, это севера. Я на Колыме сорок лет, я знаю, каково зимой кайлом работать, сколько секунд у водилы спастись, когда «Коматцу» в болото уходит, как блестят глаза хитника, нашедшего, но утаившего. Потому слушайте сюда, говорю один раз – здесь я ставлю цену и будет по-моему или никак. Ясно?!
Мы с Толстым закивали, обоссанные. Я вздохнул полной грудью, как меня захлебнувшегося, Анька за волосы вытянула из омута, только когда свалили с вагончика. Мы с Толстым давно уже не шкеты сопливые были тогда, но этот Юрич кого угодно дрожать заставит.
Ночью не спал даже тупой Толстый. Мы слушали тишину и ждали. Мы реально приехали с огромным баблом, и жизни наши держались на тоненьком, как паутинка, суеверии Юрьича «не убий», или «выгоднее наладить сбыт», или «если их мочкануть, мои же могут сдать». Но один сильный порыв его жадности размажет нас с Толстым, как комара ладонь, мы закружимся, как тубзабумага в толчке, и ляжем в болотину. Вот какой прибыток нам Газон заготовил.
Магадан был золотым краем. Только выбираться оттуда через угольное ушко рамки в аэропорту, опоясавшись золотыми слитками, сразу на этап двигать. Золото как чугун тяжёлое, но гирю же не потащишь собой? Крест возьмёшь, сразу пробьют – не золотой ли? Побазарил с урками, сказали, раньше в брюхе рыбы красной золотой песок везли, сковородки золотые делали и красили. Прокатывало до момента. И меня пробило. Набрали рыбы, сушеной, вяленой, копчёной, крючки, лески, ножи, сапоги резиновые. Отлили из золота чугунок с крышкой и грузил на полкило, покрасили всё черной краской и сдали в багаж. Отдать в багаж желтухи на пять кило богато. Но на этом и выехали. В Москве нас пацаны уже встречали.
– Ваш процент единичка, – Газон зло пялился из-за стеклянных рам не столько в караулки, сколько прямо в сердце. Коля Твикс отодвинул стул, будто проперделся, и встал, ковыряя вилкой в зубах. Я знал, когда позвали базарить без Толстого, станут разводить. Но единичка! Мы с Толстым чуть не сели, нас Юрич мог жабам болотным на корм отправить, шпана местная с баблом принять, никто б не почесался даже, а нам единичку?! На слабо меня решили взять?! Процент, когда всё сделано? Пусть режут меня на куски, но хер им!
– Серёжа, это не по чесноку.
– Ты на кого прёшь? – Твикс швырул на пол вилку. – Тебе Газон кусок нарезал.
– Серёжа, – я пропускал Твикса (сколько я сам лохов разводил, разбивая на троих, что стухали, как бычки в луже, меня приёмом дешёвым не возьмёшь), – мы под смертью ходили. Пять процентов честно.
– Ты чё буторишь, малой?! – Твикс надвинулся на меня, с грохотом швырнув стул об пол. Я сжал булки, чтоб только не шагнуть назад, не шевельнутся трусливо. – Ты чё, на базаре с черножопыми трёшь? Тебе хозяин кусок определил.
Я упёрся, чтоб только не взглянуть даже краем глаза, когда он адовал мне в ухо, брызгая слюной:
– Сюда смотри, щенок!
– Серёжа, режь меня на куски, но пять это честный процент.
– А и порежем, – Твикс двинул мне в плечо кулаком, так что я