для раненых. Я должна заступать на дежурство в 4 утра, так что мне лучше пойти спать прямо сейчас, хотя я знаю, что не смогу сомкнуть глаз.
Вторник, 28 февраля (13 марта)
За время моего дежурства доставили пятерых раненых, но никто из них серьёзно не пострадал. После перевязки все они покинули диспансер, и койки скорой помощи остались пустыми.
Заходила Маззи, сильно огорчив меня этим. Я умоляла её не покидать дом, но она всё же пришла, накинув на голову шаль вместо шляпы и нацепив старое пальто Татьяны. Одетая таким образом, она сохраняла полную уверенность, что останется незамеченной, и была сильно возбуждена своим приключением. Однако честно пообещала мне больше такого не вытворять.
Стрельба ещё продолжается, но, вероятно, скоро все полицейские будут перебиты. Огромные бронированные грузовики с красными флагами носятся взад-вперёд по улице. На некоторых из них стоят пулемёты, которые постоянно постреливают. Сомнений нет – Петроград полностью в руках революционеров. Почти все наши санитары исчезли, а несколько близких к выздоровлению солдат гордо покинули госпиталь, не спросив разрешения. Прислуга ведёт себя нагло, и многие из работников отказываются выполнять свои обязанности, тем не менее всё ещё подчиняясь (вероятно, в силу привычки) распоряжениям, отданным лично Сестрой-хозяйкой. В операционной сегодня очень холодно, и повар не приготовил никакого ужина. Похоже, Революция пришла и сюда тоже.
Отречение и комитеты
Среда, 1 марта (14 марта)
Сегодня утром прошли три операции: из руки солдата-татарина, только что прибывшего с фронта, были извлечены пули, Степану Мордкину ампутировали пальцы, а маленькому еврею Исааку – ногу. Татарин оказался необычайно храбрым. Его прооперировали без какой-либо анестезии (из-за его слабого сердца), и он даже не дёрнулся, а только тихо стонал через равные промежутки времени, и пот струился по его лицу. Он язычник, и на его прикроватной тумбочке стоит маленький деревянный идол, которому он молится с большим усердием. В нём так много спокойного достоинства, что другим пациентам и в голову не приходит высмеивать его божка – он, кажется, наоборот, каким-то образом вызывает у них уважение, что очень необычно.
Революция всё ещё в самом разгаре, и уже куча офицеров убита солдатами. Генерал ни в коем случае не должен выходить из дому. Он, столь глухой и потому имеющий манеру высказывать своё мнение во весь голос, сразу бы погиб. Кроме того, он просто не желает отказываться от генеральского мундира, показаться в котором на улице было бы фатально.
Офицеры, находящиеся в госпитале, очень нервничают. Они не покидают палату и в основном курят молча. Санитары (некоторые вернулись прошлой ночью) весьма дерзки с ними, хотя сегодня ведут себя чуть более сносно.
Революционная Дума образовала "Временный комитет" с Родзянко во главе, но в то же время в комнате №13 Таврического дворца возник таинственный "Совет рабочих и солдатских депутатов", который, судя