надо бы.
– Тебя смущает отсутствие энтузиазма с Борькиной стороны? Но в его возрасте совершенно естественно, что…
– Меня смущает совершенно другое, – перебила Тамара. – Понимаешь, ему восемнадцать лет. Он совершенно нормальный парень. Я так радовалась, что он обычный ребенок.
– И хорошо, и я радовался. И, мне кажется, ничего в этом не изменилось. – Гущин приподнялся на локте. – Или ты что-то заметила?
Иевлева откинула одеяло, села на кровати. Гущин смотрел на нее, прищурившись:
– Столько лет на тебя смотрю, пора бы привыкнуть.
– Да, – кивнула она, – ты мне тоже по-прежнему очень нравишься, – она взяла его руку в свои ладони, поднесла их к губам и поцеловала пальцы.
– Через полтора года у нас двадцать лет совместной жизни, – сказал Гущин, – пора подумать об организации банкета. Я так тебя люблю. Пойдем, покурим на балкон, ты все равно не спишь.
– Да, сейчас пойдем, – она повернулась к Гущину, – ты помнишь, кто его отец? Кто отец Бориса?
– Ну конечно, – отозвался неохотно Гущин, – но… если честно, как-то перестал придавать этому значение. Столько лет прошло. Мы очень давно не говорили об этом.
– Пойдем на балкон, – сказала Тамара, – ты хотел курить.
Они прошли мимо двери в комнату девочки и мимо двери в комнату мальчика. От одного огонька зажглись два огонька. А первый огонек погас.
– Ладно, – говорит она, – зачем притворяться? Ведь мы оба все равно думаем только об этом. Современные родители без предубеждений и все такое.
– Почему ты вспомнила о его отце?
– Я первая спросила. Давай, выкладывай. Пока все спят.
– Она мне очень нравится. Она ужасно мне нравится. Она сидела рядом с Борькой, и выглядело это так, будто она всегда рядом с ним сидела, как будто это ее место.
– Она на два года младше Кати.
– Но Катя земная девушка. А эта – инопланетянка.
Гущин сам не знал, откуда взялось слово «инопланетянка», но так можно было выразить то, что он чувствовал.
– Да, ты верно заметил. И такое впечатление, что она не очень общительная. Она нам с тобой хотела понравиться, но не понимала, как это сделать. И от этого растерялась. И очень мало говорила.
– Но для девушки ее возраста беременность – это не совсем обычное состояние. Можно растеряться.
– Она не из-за этого растерялась. Можешь мне поверить. Она не стесняется беременности, а ужасно этим гордится. Следующая загадка. Это не просто ожидание ребенка. Это связано у нее с долгом и любовью к кому-то еще. Причем к женщине.
– Какой женщине?
– Я откуда знаю? Я только немного слышу. Вот Сильва слышала почти все.
– Да, Сильва… – Гущин затянулся, пустил дым, помолчал, Тома не начинала говорить, ждала, что он скажет.
– Гриша железный, – произнес наконец Гущин, – Я бы с ума сошел.
– Да ладно… с ума бы он сошел… Завел бы роман с лаборанткой, – улыбается Тамара Иевлева, – знаешь, мне не верится, что она умерла. Сидит где-нибудь тихо.
– И