встречаться глазами с санитарками, вытирающими твою отощавшую костлявую задницу. Потом привык, даже шутить пытался, но быстро перестал, так и не найдя в уставших санитарках и медсёстрах публики.
На экране опять репортажи о нём. Надоел уже, честное слово. Я позвал медсестру, чтоб переключила передачу на телевизоре. И почему мне не дали пульт от него? Молодая девушка вбежала, держа в трясущихся руках пульт. Я попросил её сменить канал, но она долго смотрела на меня пустыми глазами, не желая ни в коем виде выполнять мою просьбу. Я немного разозлился, но не позволил себе накричать на молодую медсестру. Она не виновата, что его определяют в ту же больницу, где и она сама работает. Надеюсь, меня больше не потревожат в этой палате и отдадут пульт лично мне.
Не дали, но программу сменили, и на том спасибо.
Вчера приходила мама. Брат остался дома, сказав заранее матери, что он не может видеть меня таким. А что не так? Я всего лишь похудел, даже лучше от этого выглядеть стал. Подумаешь, облысел, всего-то подгузники, но они же под халатом! Я на брата обиделся. Пусть мама так и передаст этому засранцу, что я на него в обиде. Хотя зла не держу, конечно. Увидеться бы ещё до моих похорон, а после них пусть делает что хочет.
В коридоре столпотворение. Даже за закрытой дверью слышно, как носятся туда-сюда работники больницы. В каком-то смысле даже приятно, что никто не заходит ко мне каждые полчаса спросить, всё ли у меня хорошо. Как бы сказать, кроме рака – дела у меня отлично. Только по телевизору опять надоевшие морды, но это ничего – уже привыкли, стерпим. Я уж стерплю точно. Есть у меня, скажем так, и другие заботы.
Сегодня вечером огласят новую информацию о моём недуге. Немного смешно его так называть, будто говорю о лёгком кашле или ячмене под глазом. Брату я говорил – ничего такого, лишь рак задницы. Он всего один раз посмеялся, – первый, – а потом ругал меня за подобные выходки. А я и правда хотел над этим пошутить, мне больше ничего и не оставалось. Чешется только постоянно и жжётся, и в последнее время особенно сильно. Лежать спокойно и спать уже не получается. Думал, что на пенсии высплюсь, а как бы не так, сударь. Не вам спокойно отдыхать, уж извольте извинить.
За дверью в мою палату точно кто-то стоял, отбиваясь от внимания десятков людей. Клянусь, сначала я подумал, что показалось, но потом понял, что нет – вспышки фотокамер и голос, его голос. Нет, Господи, только не это. Если ты там, Боженька, и слышишь меня! Чёрт бы с этим раком, только не подселяй этого надменного типа со мной в одну палату! Я обещаю, что прекращу сквернословить и шутить про рак задницы! Но не дай совету больницы определить его на соседнюю койку!
Ответ, само собой, не прозвучал. Я глянул на пустую койку. Так бесит её прилежность. Идеально заправленное одеяло поверх идеально ровной прямоугольной подушки. Слишком яркий свет солнца ударял в слишком большое и просторное окно. Хорошо, что я додумался попросить доктора поставить между мной и этим блядским окном перегородку. Так лучше спится и думается, будто остаёшься наедине только с собой. И раком. Раком задницы.
Снаружи