одно-единственное слово, написанное Клеопатрой (в 33 году до н. э. либо она сама, либо ее секретарь подписал царский указ греческим словом «гинесто» – «да будет так»). Античные авторы не опускались до статистики, а иногда и до логики тоже: их записи то и дело противоречат друг другу. Аппиан вольно обращается с деталями, Иосиф Флавий совершенно безнадежен в хронологии. Дион Кассий предпочитал риторику точности фактов. Пробелы настолько часты, что выглядят неслучайными: все это смахивает на заговор молчания. Как иначе объяснить тот факт, что не сохранилось ни одного вызывающего доверие бюста Клеопатры, жившей во времена расцвета изысканной, реалистичной скульптуры? Письма Цицерона начала 44 года до н. э. – когда Цезарь и Клеопатра вместе проводили время в Риме – никогда не публиковались. Самый объемный труд по греческой истории старательно «причесывает» этот бурный период. Трудно сказать, чего нам не хватает больше. Аппиан обещает больше Цезаря и Клеопатры в своих четырех книгах, посвященных истории Египта, – книги не сохранились. Летопись Ливия обрывается за столетие до Клеопатры. О подробных записях ее лечащего врача мы знаем только из упоминаний Плутарха. Испарились хроники Квинта Деллия, а вместе с ними и чувственные письма, которые, по слухам, писала ему царица. Даже Марк Анней Лукан – что особенно раздражает – резко обрывает свою эпическую поэму на том, что Цезарь заперт во дворце Клеопатры в самом начале Александрийской войны. Когда не хватает фактов, в игру вступает миф, вездесущий сорняк истории.
Эти белые пятна представляют собой одну опасность, а то, что мы сами вокруг них сооружаем, – другую. Дела государственные уходят в прошлое, остаются дела сердечные. Властная женщина, разбирающаяся в политике, дипломатии и управлении; свободно изъясняющаяся на девяти языках; умеющая прекрасно говорить и харизматичная, Клеопатра все же выглядит совместным проектом римских пропагандистов и голливудских режиссеров. На нее ставят тавро могучей женской сексуальности. И с эпохой, надо сказать, ей не повезло: мало того что историю Клеопатры писали ее враги, так еще и слава ее пришлась на время расцвета латинской поэзии. Она вошла в литературу на языке, который был к ней враждебен, и опусы сыпались как из рога изобилия. Джордж Бернард Шоу среди источников к «Цезарю и Клеопатре» упоминает свое воображение. Многие историки опираются на Шекспира, что, с одной стороны, можно понять, но с другой – это как принять Джорджа Скотта за генерала Паттона[9].
Восстановить личность Клеопатры – значит, во‑первых, бережно отнестись к немногим дошедшим до нас фактам, а во‑вторых, очистить ее от мифологической плесени и набившего оскомину грубого пиара. Она была гречанкой, история которой оказалась в руках мужчин, чье будущее определялось в Риме, – и большинство из них служило империи. Их исторические методы нам неясны[10]. Они редко называли свои источники. Они слишком полагались на память [10]. По современным меркам все они болтуны, апологеты,