в квартиру, Ёжик включает электрический самовар. Вылетают пробки на всей лестничной клетке. Ёжик, поглядывая в окно, ест малиновое варенье из банки, ложку за ложкой, автоматически. Когда ложка начинает скрести по стеклянному дну, Ёжик сует острую мордочку в банку и вылизывает стенки. Зажигает свечку, лезет в кладовку, достает новую банку варенья. Проходя мимо окна, видит отражение ёжика со свечкой и банкой варенья. «Извините» – говорит Ёжик, – «раз уж вы там, не затруднит ли вас посмотреть, не видно ли поросенка?». Хлопает незакрытое окно, сквозняк гасит свечу в лапе Ёжика, отражение исчезает. «Если увидите поросенка, передайте ему, что у меня есть клюквенный морс и малиновое варенье. Пусть заходит, погреется».
Ёжик дотрагивается до чугунной гармошки батареи. Чуть теплая. Нужно закрыть окно, пока последнее тепло не растаяло вместе с залетающими в квартиру снежинками.
«Варенье» – думает Ёжик, сидя на диване, утопив свои иголки в мягкой спинке. – «Сладкое. Я от него толстею. Уже практически шар, даже не надо сворачиваться клубком». Но эти мысли не могут отвлечь его от раздумий о судьбе поросенка, витающего в морозном воздухе там, по другу сторону стен.
Кто-то из соседей, шаркая тапочками и глухо кашляя, выходит на лестничную клетку. Скрипит дверца электрощита. Оживший телевизор показывает черно-белую рябь, колючий шерстяной шарф, бесконечно тянущийся через экран. Через пять минут на кухне начинает шипеть самовар.
«Я ем варенье, потому что оно у меня есть» – думает Ёжик, отправляя в рот очередную ложку с липко поблескивающей горкой. – «Но если бы не было варенья, как бы я знал, что есть я? Надо найти поросенка и пригласить его в гости. Он будет пить чай и есть варенье. Тогда он тоже будет существовать». Над его головой проносится шустрый детский топоток. Глухой удар. Хлопок и шелест, как будто на пол упала стопка журналов. Детский плачь, искренний и обиженный, режет слух. Утешающие голоса взрослых звучат как монотонное бу-бу-бу. Пахнет жареным луком.
Отставив пустую банку, Ёжик подходит к окну, прижимается носом к холодному стеклу. От жаркого дыхания поросенка, смотрящего на него с другой стороны, стекло запотевает. «Поросенок» – говорит Ёжик, – «я съел все варенье, извините». Глаза поросенка грустны, как будто он извиняется, что не смог прийти раньше, когда варенье еще оставалось. Окна соседних домов гаснут парами, погружая колодец двора в снежно-синий сумрак, из которого одинокому фонарю, светящему самому себе и стаям снежинок, его не вытащить. Отделившись от торца дома, алой кометой чертит дугу сигаретный окурок.
«Если вы не торопитесь, может быть, все-таки зайдете? Я заварю чай. Кажется, в холодильнике была баночка сгущенного молока. Нет? Тогда можем просто постоять вот так. Мне полезно стоять. Сидячий образ жизни, мало двигаюсь. Вы, судя по вашим щекам… Извините, что я такое тут несу, простите. Вы не обиделись?» – Ёжик виновато улыбается. Поросенок отвечает ему ободряющей улыбкой.
Снегопад прекратился. Синее