и перед нами в токкури («Это кувшин для саке», – тут же пояснял он, указывая на обычную фарфоровую бутылку, купленную в магазине вместе с напитком) было бы уже саке идохадакан, «человеческая кожа», сами понимаете, откуда такое название, – при этом заговорщицки подмигивал, но тут же возвращал себе вид грозного наследника традиций Ямато.
– А далее все просто, – и он всем своим видом показывал, как это просто. – Прибавляйте по пять градусов, и вы получите саке температуры нурукан, чуть теплое. Затем, но это уже на любителя, дзекан, теплое. Саке в пятьдесят градусов, что, кстати, соответствует температуре воды в фурако, так и называется – ацукан, горячее.
Далее язык уже заплетался, и он с немалым трудом выговаривал:
– Тобикирикан, самое горячее саке в пятьдесят пять градусов.
И далее шли аплодисменты стоя, после чего «Семь самураев» можно было не досматривать, а полностью увлечься дегустацией этого самого «хинатакана».
Если же приходила блажь посмотреть «Одиссею капитана Блада» или «Остров сокровищ», то на столе появлялся напиток из Карибского бассейна. Ром он уважал темный или золотой. Светлый уж очень напоминал ему обычную водку. А водку он пил под другие фильмы. В его коллекции всегда был «Bumbu» или «Plantation» в ассортименте. И тогда он бодро вздымал бокал и завывал совершенно-таки пиратским голосом:
Ну что ж, тогда отдать швартовы!
Поставить грот и кливера!
Смотрящий – на крюй-марс! И снова
В бом-брамсель стукнулись ветра.
По шесть патронов в револьвере,
По два ножа за сапогом!
По сто мишеней на прицеле!
Пять румбов к ветру! Боцман – ром!
Под пиратские песни ром бежал за рюмкой рюмка, и бутылка очень быстро показывала дно. Заедать ром не хотелось, а запивать его хотелось исключительно новой порцией рома, поэтому фильм еще не успевал заканчиваться, а «пират» уже полз к дивану на первом этаже, потому что в спальню на второй доползти совершенно не хватало ни сил, ни воли.
И как они там после рома крутили кабестан и лазали по вантам на грот-реи? А тем более, как взбирались на марс? Или смотрящему просто не наливали? Или просто потому, что, по некоторым данным, средняя продолжительность жизни пирата составляла двадцать шесть лет?
Он вспомнил свои двадцать шесть. Ах! как пил он в свои двадцать шесть! И по каким жизненным вантам тогда лазал. Нынче этот путь – от тех до этих – казался совершенно исключительным и абсолютно невозможным. Так что через месяц ром обязательно будет. Не «огненный», как поет Сукачев, а такой вполне себе мягкий «Bumbu», с индонезийской пряностью и привкусом шоколада, разлитый на Барбадосе, округленный в дубовой бочке из-под хереса «Олоросо» где-нибудь в Андалусии.
Бывало, особенно после бутылки кахетинского вина под следующую бутылку, тянула его душа пересмотреть телеспектакль «Ханума» или очароваться в который раз обаятельным