Чудеса Дивнозёрья. Алан Чароит

надо было мне на Варьке жениться, – Саныч принялся набивать трубку табаком. – Она хоть и дура была, но не пилила меня почём зря.

      – Саша, я же просила не курить в доме!

      – Мой дом, хочу – и курю!

      Тайка подняла взгляд к пололку и ахнула: разлад-трава на глазах становилась всё сочней и мясистее, на стеблях отрастали новые листья, которые тут же покрывались серым – будто пепельным – налётом.

      – Ты мне всю жизнь испортил, гад! – Марина Андреевна приготовилась было заплакать, но муж осадил её:

      – Не мели ерунды, глупая баба! И не реви! А то щас как в ухо дам!

      – Ты не подумай чего такого, – шёпотом ввернул Лёха. – Они хоть и ругались прежде, но отец маму никогда не бил.

      В этот момент лицо Саныча перекосило злобой, и он замахнулся на жену. Тайка от неожиданности взвизгнула, Лёха ринулся разнимать родителей, а Пушок вдруг заорал:

      – Эврика!!!

      – Что это значит? – Тайка повернулась к нему.

      – Не знаю. Один мужик так в кино кричал, когда ему в голову приходила хорошая идея, – коловерша немного смутился, но его круглые жёлтые глазищи все равно горели задором.

      – Что за идея? Выкладывай! А то, не ровен час, они и правда друг дружку прибьют.

      – Срочно хвали их! – Пушок затанцевал у неё на плече, перебирая когтями. – Говори всё, что угодно, только чтобы приятное.

      – Э-э-э… – Тайка озадаченно потёрла переносицу. – Дядь Саш, какая у вас рубашка красивая! Тёть Марин, у вас так чудесно волосы лежат… А чем вы их укладываете? Лёха, а сыграешь нам на гитаре? Ты ж такой крутой музыкант!

      Как ни странно, комплименты сработали. Трое задир замерли и принялись озираться по сторонам, словно пытаясь вспомнить, чем они только что занимались. А несколько листков разлад-травы пожелтели, съежились и отпали от стебля.

      – Не останавливайся! – прошипел Пушок. – Сейчас она вылезет!

      – Кто? – Тайка, признаться, ничего не понимала, но хвалить растерянных хозяев дома продолжила. За вкуснющую запеканку, за узорные доски для разделывания (Лёха с детства любил выжигать по дереву), за стулья и стол, которые Сансаныч сделал своими руками… ведь, как говорится, был бы человек, а за что похвалить его – найдётся.

      – А вот и она, смотри! Кикимора-раздорка! – Пушок спрыгнул с её плеча на пол.

      Тайка и ахнуть не успела, а коловерша уже сгрёб когтями нечто живое и верещащее, похожее на поросшую мхом корягу с чёрными глазами-бусинками. Похоже, разлад-трава росла прямо из тщедушного тельца кикиморы – мясистый стебель начинался где-то между лопаток.