Орбителло и пенсию в 500 000 ливров. Протесты русского царя в пользу Карла-Эммануила удивляли Бонапарта. «Казалось бы, – сказал он однажды, – это дело должно интересовать императора Александра ровно столько же, сколько меня, первого консула, интересуют персидские дела».
Остров Эльба в целом ряде петиций, разумеется вовсе не добровольных, ходатайствовал о своем присоединении к французской республике. Бонапарт поспешил узаконить это новое присоединение. Наконец, ввиду неизбежного возобновления войны с Англией, Гувион-Сен-Сир был послан для занятия Отранта, Тарента и Бриндизи. Это было прямым нарушением прав одного из итальянских государств, состоявших под покровительством России.
3) Посредничество в швейцарских делах. В Швейцарии продолжалась борьба между аристократами и демократами. Французские демократические агенты не только не старались умиротворять эти раздоры, но еще и разжигали их, опираясь на тот престиж, какой давало им присутствие французской оккупационной армии. Под предлогом восстановления порядка, нарушенного соперничеством двух ландамманов, Дольдера и Мюллинена, Бонапарт навязал Швейцарии свое посредничество. При содействии федералистской партии он присвоил себе, под титулом посредника, верховную роль в центральном управлении, предоставив влияние на кантонах швейцарским патриотам. Тем не менее он позволил избрать президента гельветской конфедерации; но это был послушный ставленник Франции. «Европой признано, – сказал он швейцарским делегатам, – что Италия, Голландия и Швейцария стоят под властью Франции… Я не потерплю в Швейцарии иного влияния, кроме своего, хотя бы мне это стоило 100 000 человек». Таков был его неизменный прием: выставлять в виде последнего аргумента острие своего меча.
4) Имперский рецесс и секуляризация. Вслед за Швейцарией наступила очередь Германии. По Люневильскому договору князьям, лишенным своих владений, должно было быть выдано вознаграждение при совместном посредничестве Франции и России. Главная роль в разрешении этой сложной задачи, естественно, выпадала на долю Франции. Дело было улажено в Париже; немецкие князья самых знатных родов дожидались в передней первого консула или заискивали перед Талейраном, лаская его собачку и умышленно забывая на его письменном столе табакерки, наполненные золотом, чтобы тем придать больше веса своим ходатайствам. Напротив, к представителю России, Маркову, никто не обращался; его влияние было сведено к нулю. Здесь разыгрался жалкий фарс: бессильные жалобы обездоленных светских и духовных князей слились с ликующими голосами наиболее могущественных, которым удалось еще увеличить свои владения. Немецкие историки краснея говорят об этих днях унижения, ознаменованных столь постыдным торгом. Проект секуляризации, предложенный Францией 23 февраля 1803 года, был обращен в имперский рецесс, принят рейхстагом 24 марта и, наконец, санкционирован императором Францем II 27 апреля 1803 года. Уже произведенная здесь территориальная разверстка своими