привязался к ней. Чжу не могла оставаться к этому равнодушной, и друг от друга отвернули супруги глаза. А Хун, хотя и не решался открыто спать ночью у наложницы, тем не менее еще более привязался к Бао-дай, охладев к Чжу.
Потом Хун переехал и стал соседом с торговцем шелками, неким Ди. Жена Ди, по имени Хэн-нян, первая, проходя через двор[53], посетила Чжу. Ей было за тридцать, и с виду она только-только была из средних, но обладала легкой и милой речью и понравилась Чжу. Та на следующий же день отдала ей визит. Видит – в ее доме тоже имеется, так сказать, «маленькая женочка», лет этак на двадцать с небольшим, хорошенькая, миловидная. Чуть не полгода жили соседями, а не слышно было у них ни словечка брани или ссоры. При этом Ди уважал и любил только Хэн-нян, а, так сказать, «подсобная спальня» была пустою должностью, и только.
Однажды Чжу, увидев Хэн-нян, спросила ее об этом:
– Раньше я говорила себе, что каждый «мил человек»[54] любит наложницу за то именно, что она наложница, и всякий раз при таких мыслях мне хотелось изменить свое имя жены, назвавшись наложницей. Теперь я поняла, что это не так… Какой, скажите, сударыня, вот у вас секрет? Если б вы могли мне его вручить, то я готова, как говорится, «стать к северу лицом и сделаться ученицею»[55].
– Эх ты! – смеялась Хэн-нян. – Ты ведь сама небрежничаешь, а еще винишь мужа! С утра до вечера бесконечной нитью прожужжать ему уши – да ведь это же значит «в чащи гнать пичужек»[56]. Разлука усиливает их чрезвычайно. Слетятся они и еще более предадутся своему вовсю… Пусть муж сам к тебе придет, а ты не впускай его. Пройдет так месяц, я снова тебе что-нибудь посоветую.
Чжу послушалась ее слов и принялась все более и более наряжать Бао-дай, веля ей спать с мужем. Пил ли, ел ли Хун – всякий раз она непременно посылала Бао-дай быть вместе с ним.
Однажды Хун как-то кружным путем завернул и к Чжу, но та воспротивилась, и даже особенно энергично. Теперь все стали хвалить ее за честную выдержку.
Так прошло больше месяца. Чжу пошла повидаться с Хэн-нян. Та пришла в восторг.
– Ты свое получила, – сказала она. – Теперь ты ступай домой, испорти свою прическу, не одевайся в нарядные платья, не румянься и не помадься. Замажь лицо грязью, надень рваные туфли, смешайся с прислугой и готовь с нею вместе. Через месяц можешь снова приходить.
Чжу последовала ее совету. Оделась в рваные и заплатанные платья, нарочно не желая быть чистой и светлой, и, кроме пряжи и шитья, ни о чем другом не заботилась. Хун пожалел ее и послал Бао-дай разделить с ней ее труды, но Чжу не приняла ее и даже, накричав, выгнала вон.
Так прошел месяц. Она опять пошла повидать Хэн-нян.
– Ну, деточка, «тебя, как говорят, действительно можно учить»![57] Теперь вот что: через день у нас праздник первого дня сы.[58] Я хочу пригласить тебя побродить по весеннему саду. Ты снимешь все рваные платья и разом, словно высокая скала, восстанешь во всем новом: в халате, шароварах, чулках и туфлях. Зайди за мной пораньше, смотри!
– Хорошо, – сказала Чжу.
День