лучики света, то вдруг делались тёмными и непроницаемыми, принимая оттенок изумруда. Когда Рита глубоко задумывалась о чём-то, она, как и Жанна, продолжала смотреть прямо на собеседника, но взгляд её внезапно становился обращён внутрь себя. Как будто перед лицом вырастала стеклянная стена-невидимка, отгораживавшая её от внешнего мира.
Три года отношений – внушительный срок, и знакомые всё чаще одолевали его вопросами, не собираются ли они пожениться. Он отвечал размыто и уклончиво. Не потому, что сомневался в своих чувствах к Рите и не был уверен, готов ли прожить с ней до конца своих дней. Просто его «до конца дней» пока виделось Генриху сквозь туман. Он не мог определить, присутствовала ли девушка в его планах на будущее за неимением самих планов. Форсировать события он не видел смысла: в девятнадцатилетнем возрасте позволительно ловить моменты настоящего, не торопясь расставить точки в своей судьбе.
Кое-кто из друзей намекал ему, что их чувства со стороны похожи скорее на привычку, нежели на настоящую любовь. Слишком уж всё шло гладко, ровно, до приторности идеально. Генрих пропускал мимо ушей подобные комментарии, угадывая в них отзвук зависти, но на всякий случай спрашивал себя, действительно ли ему не хватало контрастных эмоций, накала страстей, бурных интриг – всего стандартного набора, непременно сопровождающего великую любовь в произведениях мировой культуры. С позиции своего опыта он не брался судить, должны ли страдания являться неотъемлемым атрибутом отношений. Их общение изначально развивалось легко: не было соперниц и соперников, пускавшихся на клевету и коварство, не было непримиримых родителей, бунтовавших против их союза, не было неумолимых обстоятельств, обрекавших их на долгую разлуку. Сами они со своей стороны тоже не удосужились изобрести себе препятствий: ни один из них не копался в себе, чтоб в ходе самоанализа выудить со дна души мотив для дисгармонии и внутреннего конфликта. Оба были слишком рассудительными, чтоб обижаться на мелочи, и слишком внимательными друг к другу, чтоб дать весомый повод для обид. Ничто не мешало их счастью вместе. Может, со стороны это и смотрелось подозрительно или скучно. Может, их банально простая история, в которой она ласково звала его Принцем, а он дарил ей коробки конфет в форме морской звезды, ни одного романтика не вдохновила бы на создание поэмы или песни. Зато Генрих твёрдо знал одно: с Ритой ему было хорошо.
***
После погребения Жанна, на протяжении всей церемонии ловившая на себе чуткий взгляд Дианы, приблизилась к ней. Слова застревали в горле непроходимым комком, сквозь который прорывалось осознание необходимости вымолвить хоть что-то. К её величайшему облегчению невестка покойного начала разговор сама.
Раньше они были лучшими подругами. Пожалуй, если бы тем памятным мартом Жанну спросили, кого она считала самым близким своим человеком, она, не задумываясь, отдала бы это место Диане,