ощущала: при всей открытости их душ между ними идеологический барьер, которого на пике влюбленности они пока не замечают. Чем-то мир Алекса напоминал Ольге устои ее родителей, но лишь отчасти – слишком самобытен персонаж.
Алекс пенял ей возрастом, пусть не напрямую. Так, по крайней мере, ей казалось. Будто двадцать лет разницы – ее достоинство, но, судя по репликам, адресованным третьим лицам, он находил такие альянсы тягчайшим из грехов. Не было дня, чтобы путешествуя по сети, он не чихвостил очередную, с его слов, сделку работорговли, которая, он полагал, перекинулась из мира больших денег на все мало-мальски обеспеченные слои России, включая – о небо! – высоконравственных либералов. На любителях «свежатины» из той страты Алекс оттаптывался с особым упоением.
Каждый раз, чертыхнувшись, виновато поглядывал на Ольгу, надо понимать, стыдясь самого себя. Ко всему прочему, в своих текстах Алекс писал о гендерном перевороте, он утверждал, обезобразившем и без того малопривлекательную Россию. Как результат, за последние годы Алекс отписался от десятков либералов-прогрессистов, запятнавшихся себя так называемыми брачными союзами «по экспоненте».
Едва в их ячейке обосновалась Ксюша, как казус неравных браков и партнерств усугубился дискриминацией религиозной символики. Два нательных крестика, спаровавшись, надо полагать, сотрясли его кодекс воинствующего атеиста, и будто деликатный от природы Алекс свой микроколлектив принялся мало-помалу кошмарить. Обставлял это, правда, курьезными историями с приправой шуток-прибауток. То есть заходил то с флангов, то и вовсе из катакомб аллегорий.
Идиллию их общежития тряхнуло, притом что прямых претензий к религиозной символике комендант общежития не предъявлял. При этом разглагольствовал об обезлюдевших в Европе храмах, об эксгибиционизме нательных крестиков – будто один из маркеров российского ренессанса, с его слов, неуклюжий вызов западной культуре. И вообще, искусственное возрождение РПЦ рано или поздно аукнется крахом православия, куда более драматичном, чем столетие назад…
В какой-то момент заумь эта перешагнула критический порог, и женская фракция их бивуака банально зарыдала, сотрясая среду безутешными всхлипами. Чего, с оглядкой на уязвимость их видов на жительство в ЕС, только не хватало…
Алекс подтвердил свою репутацию пугала черных лебедей, а то и крепкого решалы: в течение минуты бессловесно дематериализовался, прикрыв за собой бесшумно дверь.
«Педагогическая» уловка сработала – прекрасный пол не только перекрыл хлябям духа кислород, но и бросился за ним вдогонку. Вскоре он был обнаружен под навесом ближайшей автобусной остановки, как казалось, погруженным в некие калькуляции. После чего с женской сноровкой и непосредственностью он был на свое почетное место – галерного раба семейного благополучия – водворен.
Допрос, где оба следователя из хороших, расколол кормильца, вскрыв мотив его богохульства. Причина, оказалось, не в зацикленности