эластичной…
Кремлевская вольная, вызволившая его из полудобровольного плена, помимо философских далей, поначалу никуда не звала. К самому бы, новому, приноровиться: триумф-то легкие распирает. Потому Ольгу – единственно одушевленное в отеле лицо, за кадром мелькавшее – он ни так, ни этак не воспринимал. Тем более как женщину, ибо обслугу, синих воротничков, находил не столько себе неровня, сколько бесперспективную (в силу занятости) для общения. Ко всему прочему, его незримо отталкивал регионального колорита костюм, в который горничная была облачена – униформа заведения и стиль региональных слетов и банкетов этой страны. В этом, он полагал, было что-то атавистичное, ассоциативно отсылающее к не столь давним, но явно не лучшим немецким временам.
Тут Ольга себя огранила во времени и пространстве. Ее не стало больше, то был, скорее, эффект челнока. Ее контур мелькал то в столовой, то в бассейне, причем, мимолетно – он даже не успевал его запечатлеть.
У Алекса, бывалого путешественника, та перемена не могла не отложиться, ведь гостиничная обслуга обучена держаться условной подсобки. Правила эксплуатации гостиницы предназначены сводить к минимуму пересечения персонала с гостями.
Как бы то ни было, те едва различимые подвижки приглядом не казались. Зато в какой-то момент его потревожило другое, дыхнувшее душным миром страстей. Рано утром, в 07.30 , выходя на пробежку, он впервые лоб в лоб столкнулся с горничной, казалось, в смятении.
Но то стало лишь прелюдией откровения. Прозвучавшее Guten Morgen позвало, как минимум, познакомиться, но некая инерция полуяви полусна тому помешала. А смутил Алекса русский акцент, который он определял безошибочно. Причем делал он это чуть ли не с садистской настойчивостью – без оглядки на обстоятельства, поры годы и материки. Мог с бухты барахты вогнать в краску девятнадцатилетнюю кассиршу в Манчестере, урожденную Великобритании, перейдя с ней на русский и ничуть не смущаясь, примет ли этот прикладной мультикультурализм этнически гомогенная очередь позади или нет. Не меньше конфузились его спутницы по поездкам: человек будто достойный, но под этой вывеской – рентген инквизитора.
На следующее утро он уже инстинктивно высматривал в лобби горничную, оказалось, вполне ничего, да и возраста второй молодости. Но тщетно, Алекс нахмурился; ее образ – растревоженной женственности – навещал его уже целые сутки. Следовал он за ним и всю пробежку, хоть и казался сгинувшим безвозвратно.
Между тем по возвращении в лобби Алекса ждала та самая пустившаяся в кругосветку страсти женщина, кивнувшая вместо приветствия. Дымящая чашка чая, которую она как бы предлагала вошедшему, казалась Алексу самым неуклюжим ритуалом знакомства, который он когда-либо встречал, при этом неудержимо влекущим. То был еще приз удачливому, обласканному судьбой мужику и даже символ очага, вокруг которого завяжется ближайшая жизнь.
Алекс некоторое время постоял у входа, казалось, оценивая то ли претензию на свою персону, то ли