Борода его мощно заколыхалась. – Это не тебе надо уезжать, – сказал он в сердцах, – а этому… Да и специалист он, как выяснилось, совсем в другом жанре…
По окончании был устроен прощальный вечер, после которого семинаристы поймали Алексея П. и так изметелили, что он слег в больницу. Никаких там опасных травм и не оказалось, положили на всякий случай, а Дом творчества сразу опустел: разъехались все, кроме меня, оттого что не успел заказать билета.
Я навещал побитого Алексея П. в местной поселковой больничке: лицо в синяках и подтеках, один глаз заплыл… Было его немного жалко.
Он всхлипывал, жаловался на судьбу, на врачей, на милицию, грозил немыслимыми карами Константину Ивановичу, Шерману и остальным, обещая всех, кроме меня, засадить в тюрьму…
С Алексеем П. жизнь сводила меня и дальше, а однажды он попросил рекомендацию в Союз писателей, прислав упомянутую брошюру про комбайнеров. Я отказал, но он преследовал меня долго по телефону, упомянув, что работает в таких местах, с которыми бы мне лучше не ссориться. Полагаю, что он и вправду там ну не то чтобы работал, а скорей подрабатывал.
Шерман, как выяснилось, и правда был организатором избиения. Он поведал простодушно, когда мы следующей зимой встретились в Москве, что лупили они Алексея П. втроем, хотя на такого дохляка хватило бы и одного. Но жаждущих было еще больше. Уж очень у всех накипело. И за его стукачество, и за бездарность, и, конечно, в первую очередь за говняный характер…
Но и далее, как я узнал, бивали Алексея П. не раз, не два. Мне достоверно известен случай, когда в переделкинском Доме творчества тоже братцы литераторы: Валерий Осипов, автор «Неотправленного письма», и поэт Олег Дмитриев – оба, кто помнит, здоровяки – ворвались к нему в комнату, заперли ее изнутри и стали его учить уму-разуму… Блажил он, по отзыву свидетелей как резаный на всю округу. А когда прибежала администрация, даже вызвали по телефону милицию и собирались с помощью слесаря вышибать дверь, ключ повернулся и Валерий с Олегом, загадочно посмеиваясь, прошествовали по коридору к себе в комнату допивать початую бутылку…
Только бросили на ходу: «Подмойте его, обосрался!»
Пострадавший был целехонек, но от страха не мог произнести ни слова… От него и правда смердело.
Время от времени встречая Алексея П., я не перестаю удивляться его живучести, везде он свой, в первых рядах, и на банкетах, в поездках за рубеж, среди получателей благ, даже орденов…
Но правда вдруг выяснилось (это дело от Союза писателей расследовал в ту пору Григорий Поженян), что стащил Алексей П. чужие награды как самый примитивный жулик у погибшего на фронте однофамильца и долгие годы выдавал за свои. Погорел, как и бывает, от жадности, когда потребовал еще больших льгот…
Но, кажется, он и тогда вышел сухим из воды, дело это замяли.
Впервые, после семинара, Шерман нагрянул в январе ко мне в Москву и попал на день рождения сына Ванюшки, ему исполнялось два года.
Жили мы в коммуналке, вместе