этих, – он пренебрежительно махнул ладонью.
– Даже вслух произнести это не можешь, – я усмехнулась. – Я лесбиянка, папочка, да-да, – отрапортовала фразу, от которой у меня уже образовалась оскомина на языке, – и не перевариваю, просто не выношу мужчин. Да и детей я тоже не хочу. Но тебе же все равно.
– Мира, это все для твоего же блага, – устало произнес отец и откинулся на спинку кресла.
– Хорошо, – качнула я головой, ища разумные выходы из ситуации, – я обращусь в медицинский центр для искусственного оплодотворения, и они заделают мне бэбика, так пойдет?
– Нет, Мира, нет. Только естественным путем. Это все прописано в бумагах.
– Да ты точно издеваешься! – Я прикусила губу, пытаясь не расплакаться. Ситуация походила на самое настоящее принуждение. – Где эти бумаги?
– Я выслал их тебе на почту, а то еще порвала бы в приступе ярости, а мне потом заново все распечатывай.
– Не потешайся надо мной, пожалуйста.
– Милая… – начал отец, но я его перебила.
– А что, если я не смогу?
– Мира.
– Нет, ты не понял. По женским причинам – буду пытаться, но не смогу забеременеть, ведь бывает же такое. И что тогда?
– Ну что ж, – задумчиво округлил отец глаза, – значит, судьба у нас такая – потерять все наши активы и остаться нищими.
– Нет, ты точно издеваешься. Господи боже, да ты с ума сошел. – Я подхватила куртку и выбежала прочь из кабинета.
Происходящее походило на идиотский розыгрыш. Только вот предчувствие неминуемой беды поселилось внутри меня и мешало спокойно и взвешенно все обдумать.
Я вышла во двор и набрала дядю Ваню. Если он еще не заехал в гараж, то пускай отвезет меня обратно в город: дома оставаться не было ни малейшего желания.
– Мира, – прозвучал позади голос мамы, я обернулась. – Постой, нам надо поговорить. – Она укуталась плотнее в вязаную накидку и сделала шаг ко мне.
– Я слушаю, мам.
– Дорогая, ты понимаешь, что он решил нас разорить? Хотя бы ты должна обо мне позаботиться.
– Мама! – практически прорычала я и сложила руки на груди. – Не говори глупостей, тебя-то уж он с голой жопой не оставит.
– Мирослава, – мама схватила меня за куртку и начала буквально испепелять своим ледяным взглядом, – послушай меня хорошенько: сколько твоему отцу осталось? Год, два, ну, может, пять…
– А ты оптимистична, – усмехнулась я. – Не боишься, что я ему сейчас пойду это все и выложу? – пожала я плечами.
Почему я должна была понимать эту женщину, если она отказывалась понимать меня? Да, я считала ее родной, хотя таковой она не являлась. Марина была на двадцать пять лет младше отца и, кажется, на целых три года младше моего старшего брата Святослава, но я помнила ее с самых ранних лет. Родная мать умерла, когда мне не было и года. И если братья помнили маму и хоть и приняли Ольгу, но не относились к ней как к родной, то для меня она была единственной возможной матерью. И я ее любила, конечно же любила.
– Мирослава, не строй из себя