что и ее мать.
– У него свои склады! – воскликнула миссис Беннет. – И огромный дом на Грейсчерч-стрит. Это совсем разные вещи.
– Во всяком случае, – заключила Лидия, довольная тем, что все рассержены, – если мне когда-нибудь понадобятся очки, а я искренне надеюсь, что этого никогда не случится, я непременно обращусь к вам. Надеюсь, за такое близкое родство мне предложат приличную скидку.
Миссис Беннет, все еще страдая от тех оскорблений, которые, как она полагала, были нанесены ее семье, презрительно покачала головой. Ничто не было важнее для нее, чем благополучно выдать замуж дочерей. Однако было немыслимым, что одна из них свяжет себя с человеком, который выписал счет мистеру Беннету.
– Я танцевала с ним всего два раза, – сказала Мэри тихим, обреченным голосом.
– Это вдвое больше, чем я позволила бы, если бы вовремя вас увидела, – заявила миссис Беннет. – Не желаю больше слышать об этом мистере Спарроу. По правде говоря, я поражена его самонадеянности.
Мэри не произнесла больше ни слова. По прибытии в Лонгборн она спешно поднялась в свою комнату и закрыла за собой дверь. На стук миссис Хилл она не ответила, и какое-то время просто смотрела в темноту сухими глазами. Затем зажгла свечу и разделась. Мэри повесила новое платье, и его золотые нити какое-то время еще блистали в свете свечи, пока она, наконец, ее не задула.
– 12 –
Мэри избегала всех попыток миссис Хилл выяснить, как прошел бал. Она то пряталась в своей спальне, ссылаясь на головную боль, то уходила в сад, гуляя в одиночестве среди кустов. Что могла она сказать, чтобы не повлечь о себе дурные мысли? Она нанесла оскорбление человеку, который так хорошо с ней обращался. Он искал ее общества, когда никто другой и не думал о ней, а она наградила его самым отвратительным отказом. Ей было стыдно. Почему она так быстро сдалась после предостережений Шарлотты Лукас? Почему так покорно отступила, боясь неодобрения матери? Не то чтобы это было ей в новинку. Мэри была уверена, что ни Элизабет, ни Лидию не удалось бы запугать так легко, в то время как ее… Мэри покачала головой, презирая себя за слабость.
В дни после бала не было ни единого момента, когда она не мучилась бы чувством вины или злости по отношению к себе. На третью ночь, уже приготовившись ко сну, она придвинула стул к окну спальни, открыла его и уставилась в темный, безмолвный сад. Так вот кто она? Трусиха, у которой не хватило смелости следовать собственным желаниям? Глупая девчонка, которая была слишком застенчива, чтобы довериться собственным суждениям, и слепо подчинилась тому, что сказали ей другие люди?
Мэри вдохнула прохладный ночной воздух и плотнее закуталась в шаль. Совсем не так она чувствовала себя, когда Джон Спарроу пригласил ее на танец. Тогда она была бесстрашной. Тогда она знала, чего хочет. Прикусив губу, она заставила свой разум проясниться. Мэри была вынуждена признать: ее разум вообще не сыграл никакой роли в том, что произошло. Когда мистер Спарроу пригласил ее во второй раз, когда он протянул ей руку, она не обратилась к своему разуму,