принося зверю перед кончиной страдание и муки. А она, пума, сидела над мертвым оленем и смотрела на него, Мэтта. И он точно услышал, как Фина говорит, хоть и без слов: «Вот видишь, так лучше».
И это было взаправду. Все это было настоящее.
Они переночевали у ручья, и несколько футов было между ними – человеком и пумой. Но когда он заворочался во полусне, они оказались спиной к спине, и тепло ее согрело его. Она его не тронула. Хоть он не мог заставить себя прикоснуться ней, это было не из трусости, а из уважения. Она пахла травой и бальзамической смолой сосен, холодным горным воздухом, звездами. А еще кровью и убийством.
Он сначала не собирался спать. Он все думал, все никак не мог понять случившееся.
Но на восходе, когда он проснулся и стволы деревьев уже порозовели с востока, Фина опять была женщиной. Она оделась и развела огонь, разделала оленя и не торопясь принялась его готовить. Вместе с синим дымком от костра поднялся вкусный запах свежайшего жареного мяса.
– Ну, что? – спросила она.
– Мне все это приснилось? – отозвался он.
– Может быть.
– Нет, не приснилось. О, Фина, как это было? Как это – быть такой?
– Это чудесно, – ответила она просто. – Что еще ты хочешь знать?
– Но ты помнила, кто я, даже тогда?
– Я всех вас помню. Я ведь не перестаю быть собой. И не забываю. Просто я – другая. Может быть, настоящая, как ты думаешь?
А потом они ели мясо, и пили из ручья, и валялись на сосновой хвое. До этого дня Мэтт не любил ее, а теперь полюбил. Вот что было самое странное, думал он потом. Что он полюбил ее по-настоящему, только когда увидел ее душу пумы. И в тот день он верил, что ничто не сможет разрушить их союз. Он встретился лицом к лицу со страхом, который оказался не страхом, а великим, редким чудом, благословением Божьим. И было в мире волшебство, о котором ему давно поведали предания и сказки в любимых книгах.
4. Зверь
Годы спустя, когда Мэтью Ситон стал старше, он иногда задумывался, не волшебство ли было причиной того, как он это все воспринял. Колдовство-заклинание. Она наложила на него какое-то заклятие, околдовала, заставив воспринять все как должное.
Но он не ощутил ничего подобного. Наоборот, он чувствовал, что все это было как нельзя более разумно и естественно. А еще в душе его выросла любовь.
Недобрым колдовством наверняка можно пробудить любые дурные чувства – жадность, жестокость, ярость. Но оно не сможет породить ощущение абсолютного счастья. Чувство правильности и гармонии. Надежду.
И это было, в каком-то смысле, хуже всего.
Но только с одной стороны.
После той ночи в лесу они, конечно, об этом разговаривали. Она разрешала ему задавать вопросы и охотно отвечала на них. Она рассказала, что ее оборотничество началось в раннем детстве. Как он понял, так же было и с ее отцом; в юности он часто принимал обличье дикой пумы, но с возрастом это случалось с ним все реже. Впрочем, сама она этого никогда не видела. Да и никто не видел. Отец считал, что это не для чужих